Вычеркнута из социума

Светлана Трошина, Алёна Зайцева, 23 января 2020

...Это не смешно, и пока она не убьёт кого-нибудь,

а я не убью себя, нам никто, видимо, не поверит…

Вторая «я» — Мари Маузер, очень грубая девушка. Она выглядит как я в 18-19, внешне, скорее, неприятна. Вы бы точно не подошли к ней, чтобы подружиться. Это сгусток всей моей ненависти и плохих желаний, который обрел свое лицо, вкусы, желания, тональность голоса, точку зрения, способность мыслить, принимать решения. Когда-то я увлекалась оккультизмом, даже подумала, что в меня вселилась какая-то дичь и иногда управляет моими желаниями, движениями и так далее. Но это было ничего более, чем процесс разлома сознания…

Маше 22 года. Она коренная жительница Санкт-Петербурга. Увлекается рисованием, кулинарией, писательством. Среди любимых мест в городе — парк Победы, ресторан Carl's Jr и Балтийский стрелковый центр. Как и многие молодые люди ее возраста испытывает некоторые трудности в отношениях с родными — отсутствие взаимопонимания, ссоры, обиды. Словом, самая обыкновенная девушка. Только с диагнозом «шизоидное расстройство».

Жизнь после смерти

Все началось два года назад. Тогда я жила с родителями. В квартире, где происходило много плохого. У мамы не сложились отношения с папой, он приходил бухой, ломал какие-то вещи... Это место от негатива спасала только бабушка, мамина мама, только она меня успокаивала. Помню, когда бабушку разбил второй инсульт. Мы с родителями приехали к ней домой, позвонили в дверь и ничего, ответа нет, но свет горел. Как это так? Тогда отец взял у соседей лом, приоткрыл дверь. Я проскользнула в щель и увидела бабушку лежащей на полу. Мама вызвала скорую... Кошка тогда сидела под диваном — смотрела на нее, боялась. Помимо врачей мама вызвала ветеринарку и унесла кошку за шкирку на кухню — усыплять. В тот момент у меня впервые появилось желание умереть: с одной стороны, бабушку осматривают, с другой — кошку нашу с ней усыпляют. Я сидела одна в коридоре, родители так и не подошли ко мне. Они думали, что подождут, пока я успокоюсь, и мы поедем домой.

Первое время после этого у меня был жуткий стресс, я не могла уснуть. Думала, что мне сейчас позвонят из больницы и скажут, что бабушки не стало. Целый день на этот телефон дурацкий смотрела и ждала. Так бывает: ты не хочешь чего-то, но понимаешь, что когда-нибудь такое случится. В больнице я разговаривала с ней. Вроде она что-то понимала или я хотела думать, что она меня слышит и понимает. Однажды мы пришли в больницу вместе с папой. Он пошёл курить, а бабушка умерла. При мне. Даже отца не было рядом, никого не было. У меня до сих пор осталось такое ощущение, что я вообще никому не нужна. Возможно, в тот момент у меня и случилась психическая травма.

...Моя мама не понимала того, что для меня смерть бабушки – это слишком страшно, непонятно. Мне была нужна поддержка, хоть слово, но я так и сидела в этом коридоре и ждала непонятно чего...

Вторая «я»

Впервые ее присутствие я ощутила, когда услышала в голове приказ пойти и изрезать себе руку. В то время я редко бывала дома — в основном сидела в квартире с подругой, мы занимались оккультизмом и пили. С каждым разом становилось все хуже и хуже... Я, конечно, смеялась и веселилась, но этот смех был, скорее, истерическим, нежели позитивным. Все это сводило меня в могилу, я это чувствовала. Я не ориентировалась в пространстве и меня будто кто-то вел. Однажды, будучи пьяной, я изрезала себе руку. Мари начала говорить мне, какое я дерьмо, что мое место — в могиле. Ее голос похож на мой, но более грубый и насмешливый. В тот раз я решила, что перепила и мне просто очень плохо. Вырубилась. Проснулась. Мари никуда не ушла, рука опухла, и она снова сказала, что я тупая, ничего не промыла и не перевязала. Испугавшись, я дала себе пощечину. Надо понимать, что сам себя сильно не можешь ударить, но этот удар был будто чужой, он меня отрезвил немного.

Мари Маузер очень токсичная и реально злая, она за меня ударяла людей — потом я не помнила, как сделала это. Она била моего молодого человека Руслана, говорила ему ужасные вещи. Это случалось, когда он делал что-то такое, что могло меня расстроить сильно. Мари перекрывала мои слезы злобной истерикой… Она вылезает, когда у меня сильный стресс. В такие моменты как будто красный огонёк мигает: «Сейчас плохо будет, очень плохо». Я могу начать биться обо что-то, орать, рыдать. Выгляжу при этом, мягко говоря, не очень красиво. Но шизоидное лицо именно такое, я не сижу на балконе, не думаю о смысле жизни и смерти. Я хочу успокоиться, но не могу: «Давай сейчас сдохнем, и этого стресса, который ты испытываешь, больше не будет». Такая заманчивая прекрасная возможность никого больше не видеть и не слышать... Но это временно: потом я пойму, что не хочу этого. Если бы хотела, я бы не была здесь.

В то же время Мари умеет и получать удовольствие. Допустим, ей очень нравится наш новый друг; она очень сильно любит кофе; фастфуд — звучит заезженно, но иногда я чувствую невероятное ощущение, будто я съела не БигМак, а что-то такое, что мне доставили из Рая специально для меня, чуть ли не до слез.

От антидепрессантов до Кащенко

В итоге я рассказала о своей ситуации подруге, она сказала что мне пора к врачу. Я очень боялась, думала на меня нацепят смирительную рубашку и никогда не выпустят больше за пределы больницы, Поэтому решила терпеть. Так ездила в колледж, где были конфликты, потому что я сидела, залипала в парту или спала. Потом почти прекратила ходить, ибо ощущала, что Мари стояла в метро позади меня и сжимала руками голову, шептала, чтоб я прыгнула под поезд. Этому не было конца, сильнее становился шепот и давление ее рук. Все это продолжалось четыре месяца, у меня просто не хватало сил, но я ходила в колледж сквозь все эти ощущения, скрывала от мамы свое состояние, пробегала в свою комнату, лишь бы она не видела моего лица.

В конце марта 2017 года я пошла в психоневрологический диспансер, понимая, что еще немного и я точно что-то сделаю с собой. Мне было плевать, куда там меня отправят, но мне выписали антидепрессант. После первого же приема мне стало так здорово — голова казалась набитой ватой, постоянно подергивались нога и челюсть, пересыхало во рту. На второй день я снова выпила лекарство, а после просто убрала с кухонного подоконника все цветы, открыла окно и встала на раму окна. Стала раскачиваться туда и сюда на ней, прикидывала, куда примерно приземлюсь. Но потом зашел Руслан. Он не понял, что происходит, но не стал подходить, так как видел, что стоит мне отпустить руку — я сразу упаду туда, вниз. В тот момент всё обошлось.

Это было 6 апреля 2017 года. На следующий день у меня была запись к психотерапевту. Показала, что купила и выпила таблетки, рассказала про голову из ваты и все случившееся потом. Мне посветили в глаза, как я поняла, у меня не было никакой реакции. Врач крикнула в соседний кабинет, чтобы меня оформляли в Кащенко . Врач сказала мне, что лучше не сопротивляться, но мне было все равно. В итоге меня привели в приемный покой, раздели, забрали все вещи кроме рюкзака, даже ремень, осмотрели тело, посчитали шрамы. Вкололи что-то и положили на койку. Потом меня посадили в машину скорой помощи, там, кстати, были еще ребята моих лет. Вечером я позвонила другу, чтобы тот передал маме, что я в психиатрической больнице. Я дико боялась сказать ей об этом сама. В Кащенко мне дали рубашку, больше ничего. Три недели я провела в наблюдательной палате, где даже в туалет нужно было ходить в сопровождении. Потом перевели в обычную палату на пять человек, где можно было носить свою одежду, если таковую привезли родственники или кто-то еще.

Я такой же человек, как и вы

Пока я лежала в больнице, в колледже узнали, где я нахожусь столь долгое время. В итоге, когда я пришла, одногруппники смотрели на меня с выражением лица «О, Господи!» Мне до сих пор интересно, почему человека, вышедшего из обычной больницы, все жалеют, а на меня — после психоневрологической больницы — смотрят как на сумасшедшую, которая сейчас возьмёт и убьёт кого-то. Неужели никто не думает, что от таких взглядов становится только хуже? Знаете, что самое смешное? Даже, я бы сказала, самое важное. Еще до больницы каждый вечер я сидела дома и расписывала план, как я хочу всех убить. Я их ненавидела в тот момент. Сейчас мне всё равно. Я думаю, тогда об этом не догадывался никто. При этом, когда я пришла из больницы и у меня было нормальное настроение, они от меня шарахались.

Не переношу, когда болезнь обесценивают. Я испытывала ужас, галлюцинации, боролась с желанием умереть… И оно до сих пор меня иногда преследует. Просто живёшь в этом желании сдохнуть. Рыдаю я не для того, чтобы все обратили на меня внимание – мне просто паршиво. Я хочу, чтобы уважительно относились ко мне и моему состоянию. Искренне пытаюсь жить нормально. Иногда у меня не получается, но я стараюсь не вешать свои проблемы на других.

* * *

Все время нашего интервью Мария сжимает руку Руслана, который пришёл её поддержать. По словам девушки, во многом именно благодаря его вере и заботе, она гораздо легче справляется со своими трудностями. Одной из них наша героиня называет существующую стигматизацию людей с ментальными особенностями. Многие из них хотели бы изменить отношение к себе со стороны общества, рассказать о своем состоянии и процессе лечения. Они хотят быть услышанными и понятыми. Некоторые из них ведут свои блоги, в которых рассказывают о себе и дают поддержку тем, кому она так нужна:

- Сания

«Меня зовут Сания, мне 23 и недавно оказалось, что у меня биполярное аффективное расстройство. Раз уж мне с этим жить всю жизнь, было бы здорово если бы тема дестигматизировалась — для этого я начала этот канал»

- Наташа

«Наташа, живу полноценно с биполяркой. Быть ненормальным – нормально»

- Полина

«Полина, мне 23. У меня биполярное аффективное расстройство, пограничное расстройство личности и булимия. Я рассказываю как с этим жить, про ментальность, про дружбу и чуть-чуть про туризм. Да прибудет с нами всеми сила!»

- Энс

У Энс параноидная шизофрения. В своём блоге она делится стихами и рассказывает о том, что чувствует во время болезни и как живет с ней

Если близкие оказались «за бортом»

Главный врач психоневрологического диспансера №1 Санкт-Петербурга Владимир Дутов

Когда родным и близким пора бить тревогу?

Заметить какие-то изменения в поведении могут в первую очередь близкие и родственники. Но далеко не все из них отдают себе отчёт в тяжести этих изменений: «у неё сложности на работе», «он переутомился после экзаменов», только вот она отказывается совсем от приёма пищи, а он не выходит из дома уже как недели две.

Очень часто близкие затягивают с обращением к медицинскому специалисту, потому что пытаются психологически вытеснить из своего сознания мысль о том, что человек может быть болен психическими заболеваниями.О тяжёлом психическом заболевании человека могут говорить изменения его реакции на различные ситуации, на людей, на деятельность, не давая на то объяснений: отказ от общения с родными, от учёбы, прислушивание к мнимым звукам. Если речь идет о характерологических реакциях, то здесь наблюдаются расстройство поведения и настроения: нарушение сна, аппетита, неряшливость. Если вы стали замечать на протяжении определённого времени такие изменения за близким человеком, стоит побеспокоиться о его психическом здоровье.

Как общаться, чтобы не навредить?

Многое зависит от уровня психического расстройства, потому что если речь идёт о психотических состояниях (галлюцинации, глубокие депрессии, суицидные мысли), то, как правило, люди с такими расстройствами очень неохотно обсуждают эти темы напрямую. Расспросы о самочувствии, о болезни могут вызвать у больного отторжение, замыкание. В этом случае необходимо быть максимально деликатным, разговаривать на нейтральные темы: о работе, увлечениях, домашних делах. Обсуждая бытовые проблемы, человек с ментальными расстройствами может постепенно раскрыться в плане глубоких переживаний. А в нервозных состояниях люди сами стремятся делиться проблемами подобно попутчику в поезде. Страдающие психическими расстройствами в таких пограничных состояниях рассчитывают получить помощь, советуясь с друзьями. Но даже в таких случаях необходима беседа с квалифицированным медицинским специалистом, чтобы правильно определить причину проблемы и пути её решения.

Как быть, если человек отказывается от помощи?

К сожалению, в большинстве случаев больной отказывается от медицинской помощи, предлагаемой родственниками. По закону РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её оказании» есть два способа: добровольный и недобровольный. Закон призывает медицинских работников по возможности осуществлять помощь добровольно – убедить больного в необходимости прохождения лечения. Но на практике чаще происходит иначе, и тогда приходится обращаться ко второму варианту.

Родственники больного должны написать в психиатрическое учреждение района (в частности в диспансер) заявление, в котором обосновывается необходимость психиатрического освидетельствования. Медицинские работники по закону обязаны получить санкции суда на недобровольное психиатрическое освидетельствование. Этот процесс занимает довольно длительное время, поэтому лучше постараться убедить больного на лечение. Но если в заявлении указываются опасения о социально-опасном поведении человека, то это становится основанием для его недобровольного осмотра и госпитализации по решению суда.

Решиться обратиться в диспансер, даже если человек осознаёт, что он нуждается в помощи врача психиатра или психотерапевта, сможет далеко не каждый. Это связано со стереотипным страхом быть поставленным на учёт – значит, быть уволенным с работы, лишиться права поехать заграницу, водить автомобиль, и другие ужасы жизни.

Именно поэтому специалисты психоневрологического диспансера были выдвинуты в поликлиники, куда более охотно придёт проконсультироваться человек с ментальным расстройством, где уже развеют все его ложные опасения, касающиеся лечения.

Фото: Pexels, личный архив эксперта