Революция без идеи

Софья ДУРЫНИНА, 15 декабря 2011

Мы сидим в кафе у памятника Гоголю. Писатель то пристально смотрит из-под очков, то очень резво ест мороженое. Когда я задаю вопрос, он вначале хмуро сдвигает брови, потом поспешно отвечает, и от его слов в воображении появляется ясная, но отнюдь не позитивная картина.

- Писатели всегда имели активную гражданскую позицию, хоть и не вмешивались в политику. Мои ровесники в большинстве своем аполитичны, и даже не имеют ясной политической позиции. Почему?

- Знаете, существует иллюзия, что молодежь у нас умная и образованная. Это только иллюзия. В действительности молодежь, любая молодежь, не только у нас, никогда не знает, чего она хочет. Молодежь всегда живет в мире романтических грез, в мире высоких ценностей, которые почти невозможно реализовать. Она очень конкретна в отрицании негатива, который окружает ее, и очень неопределенна в утверждении нового позитива. Сила молодежи – протест, разрушительная пассионарность, являющаяся начальной фазой любой революции. Молодежь способна построить новый мир, однако чертежи этого мира создают интеллектуалы более высокого поколения. Вспомните лозунги молодежных революций конца 1960-х – начала 1970-х годов. «Запрещается запрещать». Или «Будь реалистом, требуй невозможного». Такие лозунги хороши в период строительства баррикад, но философскую архитектонику мира создавали и создают совсем иные люди. Кумиру молодежных протестов Герберту Маркузе тогда было 70 лет.

- То есть, сейчас нет людей старшего поколения, которые сформировали бы политическую позицию?

- Я не думаю, что их нет. Просто нынешняя ситуация принципиально иная.

- Какая?

- Чем была европейская молодежь 40 – 50 лет назад? Это было, фактически, первое в истории свободное поколение. Тогда молодежь вырвалась из-под опеки семьи. Впервые у среднего класса появилось достаточно денег, чтобы посылать своих детей учиться в университетах. И кумирами их вместо священника и отца стали университетские профессора, которые, надо отметить, сумели переработать молодежную пассионарность в конкретный политический позитив. Тем более, что недостатки старого мира были вполне очевидны…

- Может быть, это связано еще с тем, что тогда не все отошли от войны…

- Разумеется, тогда многое было разрушено Второй мировой войной, но и сейчас многое было разрушено перестройкой и крушением СССР. Однако тогда было ясно, какой мировоззренческий принцип следует реализовать. В популистском виде его можно сформулировать так: «Каждый человек может жить, как он хочет, если не мешает другим». Произошла громадная политическая трансформация – от классической демократии, защищающей права большинства, мир начал переходить к демократии либеральной, защищающей права разнообразных меньшинств.

- То есть защита всевозможных меньшинств, сексуальных, например, это проявления либеральной демократии?

- Давайте не будем зацикливаться на гендерных маргиналах. Идея гораздо шире: она защищает мировоззренческое меньшинство от тирании неквалифицированного большинства. Большинство не имеет права навязывать свое мнение меньшинству, и это правильно, поскольку именно в малых бытийных организованностях прорастает реальное будущее. Причем, это будущее имеет и весомую прикладную ценность: та партия, которая его почувствует и сможет «распаковать» в виде простых мировоззренческих идеологем, получит несомненное превосходство над остальными.

- Однако все российские партии говорят о будущем…

И при этом они все обращены исключительно к прошлому. Они обращены к тому, что нужно было сделать еще вчера и ни одна из них не пытается заглянуть за «пламенеющий горизонт». Что предлагает Владимир Путин? Сильное государство, державу, стабильное экономическое развитие. Правильный лозунг? Правильный. Я, например, согласен и с тем, и с другим. Но это следовало сделать еще вчера. А сейчас Россия – это просто слабо развитая страна, которая добывает сырье для Европы. Что предлагает Григорий Явлинский? Рыночную экономику, демонтаж громоздких государственных корпораций. Правильное направление? Тоже правильное. Я тоже с этим согласен. И опять-таки осуществить это следовало еще вчера. А если мы начнем демонтаж сегодня, то это, скорее всего, превратит экономику в хаос. Что предлагают партии Зюганова и Миронова? Социально-ориентированное государство, которое будет поддерживать тех, кто не может или не хочет зарабатывать деньги. Прекрасный социальный концепт. Но это надо было бы сделать даже не вчера, а позавчера. Мы уже практически потеряли целую страту людей, которые умели нарабатывать интеллектуальные перспективы. Вот вам, кстати, ответ на вопрос – почему не становятся кумирами университетские профессора. Потому что от них требуется единственное – выдать студенту диплом. Запроса на интеллектуальные прозрения нет… И даже предложения Жириновского вполне привлекательны. У нас действительно существует множество этнокультурных проблем. Прежде всего, потому, что несмотря на двадцать лет со дня провозглашения новой России, так и не образовалось нации россиян – каждый из российских народов осознает себя отдельной этнической единицей.

Как видите, новых мыслей ни у кого нет. Все повторяют то, что они уже говорили на прошлых выборах. Наши партии предлагают не будущее, они предлагают слегка улучшенное настоящее. А главное, что все эти вполне здравые предложения разобщены. Как связать социальное государство и рыночную экономику? Как согласовать державность, имперскую универсальность с этничностью, сохранением национального своеобразия? Нет конвергирующей идеи, нет метафизического оператора, который бы мог бы свести все эти доктрины в единое целое.

- А разве должна быть у партий общая идея? Они же все-таки представляют разные интересы.

- Интересы могут быть разные, а цель – одна. Интересы всегда лежат в области быта, а цель – уровнем выше, в области бытия. Это та «точка омега», о которой писал Тейяр де Шарден. Молодежи не интересно улучшать настоящее – подкрашивать и подстругивать то, что сделано до нее. Ей хочется создать свой, новый мир: мы его сами построили и мы будем в нем жить. Собственно, речь идет о национальной идее, жаль, что этот термин дискредитирован малограмотными политтехнологами.

Сейчас нарастает спонтанный гражданский протест. Это восстание будущего против задержавшегося настоящего. Плохо лишь то, что настоящее персонифицировано у нас конкретными и влиятельными политиками, а будущее, возникающее спонтанно, пока не олицетворяет никто. В результате накапливается энергия отсроченных перемен, и чем большей окажется ее масса, тем сильнее будет последующий революционный взрыв.

- Разве может быть революция без идеи?

- Да, только это будет не революция, а народный бунт.

- Бунт и революция – разные вещи.

- Разумеется, хотя по разрушительной силе они очень близки… В действительности дело обстоит еще хуже. Человечество, во всяком случае, европейская цивилизация, уже проходила периоды катастрофических перемен. Был распад Римской империи, после которого воцарился хаос темных веков, был распад Католического единства: Реформация, религиозные войны тогда буквально опустошили Европу, был распад мира капитализма и его кульминация – первая мировая война. Однако, обратите внимание, перед каждой большой катастрофой уже имелась так называемая «опережающая трансценденция» - метафизическая доктрина, социальный концепт, который подхватывал расползающуюся реальность, формировал из нее новый мир. В Римской империи это было христианство, в Католическом мире – протестантизм, в мире агонизирующего капитализма – социалистическое учение. Сейчас же ситуация уникальная: глобальный кризис имеется, а «опережающей трансценденции» нет. Ничто не подхватывает распадающийся социальный пейзаж, ничто не формирует из него новый мир.

- Хочется какого-то позитивного вывода...

- Температура нынешнего мировоззренческого распада достаточно высока. Может быть, кипение страстных противоречий, в конце концов, выльется в некий интеллектуальный прорыв: вспыхнет новое солнце, рассеет надвигающуюся темноту. Станет ясно, куда нам идти.

Можете на это надеяться.

Если хотите…