«Орфографических ошибок меньше не станет, даже если за них будут расстреливать!»

Ирина Гудкова, 15 июня 2007

Так считает Анна Потсар, кандидат филологических наук и старший преподаватель кафедры теории речевой деятельности и языка массовой коммуникации факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета. Ее слова подтверждает сама жизнь: несмотря на попытки правительства повысить престиж русского языка, уровень грамотности среди населения падает с угрожающей быстротой. Об этих и других проблемах, связанных с речевой практикой общества, с Анной Никитичной говорила корреспондент «Первой линии».

– Анна Никитична, русский язык сейчас активно развивается, происходит заимствование многих иностранных слов, какие-то слова уходят из обращения. Какие еще проблемы актуальны сейчас для речевой практики?

– Вы сказали о заимствованиях, но я не думаю, что эта проблема сейчас актуальна. Это было проблемой в начале и середине 90-х годов, когда в язык хлынули заимствования, прежде всего, из английского языка. Но в итоге язык сам оставил то, что ему было нужно. Сейчас более актуальна проблема графического оформления того, что закрепилось в языке. Например, слово «бренд» появилось в орфографических словарях только в 2006 году. До этого мы не знали, как его писать – через е или через э, и оба варианта были равноправны. Только в 2006 году в словарях «законодательно» было закреплено написание через е.

Дальше непонятно, что с заимствованиями делать грамматически: как склонять, к какому роду отнести то или иное слово. Иноязычные названия торговых марок и компаний пишутся латиницей и не склоняются, но постепенно то же самое начинает происходить с русскими именами собственными. То есть если слово Coca-Сola, когда мы пишем его по-английски, никак не просклонять, то название гипермаркета «Карусель» или название компании «Мегафон» склонять нужно. В рекламе этого, как правило, не делается (новый тариф от «Мегафон»). Правда, по другим причинам – юристы считают это искажением названия зарегистрированной торговой марки. Но в русском языке падежная форма не является искажением. Следовательно, это ошибка, нарушение нормы.

Другая проблема, скорее, коммуникативная. Мы становимся более агрессивными и фамильярными в общении. Однако это процесс закономерный. Каждое следующее поколение отвергает в каком-то смысле нормы, установленные предыдущим. Тем более под влиянием Интернета, пользователи которого почему-то совсем забывают про речевой этикет. Никого уже не удивляет деловое письмо, начинающееся словами «Доброго времени суток!», и смайлик в его конце. Разумеется, и это обращение, и смайлик являются элементами не официального, а неформального общения.

– Вы упомянули рекламу и Интернет, а какова роль СМИ вообще в процессе изменения языка?

– СМИ, конечно, имеют далеко не последнее значение в этом процессе. Газеты, телевизор и Интернет все время с нами. СМИ – это фон нашей жизни, и в этом заключается опасность их влияния: мы его не осознаем, а оно постоянное и очень интенсивное. СМИ распространяют определенные модели поведения, о которых люди, может быть, и не узнали бы, если бы этого не показали по телевизору. Это как палка о двух концах: с одной стороны, если бы не реклама, человек из глухой деревни, который в жизни не видел стоматолога, не знал бы о том, что зубы надо чистить дважды в день. А с другой стороны, кто-то мог бы и не узнать, что при выяснении отношений можно использовать обсценную (грубейшую, вульгарную. – Прим. ред.) лексику, если бы этого не показали по телевизору. Тем не менее, не стоит демонизировать СМИ. Они демонстрируют нам определенные модели поведения, о которых мы должны знать. Но каждый из нас сам решает, принять эту модель или отказаться от нее.

– 2007 год был объявлен годом русского языка. Последовали ли за громким заявлением конкретные действия? – Такие государственные решения обычно имеют статус сугубо номинальный, но никак не сказываются на практической стороне вопроса. Я была на конгрессе МАПРЯЛ в Москве, который был проведен в рамках мероприятий года русского языка. Но этому конгрессу в любом случае было положено состояться в 2007 году, поэтому связь была весьма условной. Ничего концептуального не произошло, не изменилось. Нет смысла демонстративно объявлять тот или иной год посвященным русскому языку, если не заниматься какой-то постоянной работой.

– Сейчас для школьников наступила пора единых государственных экзаменов. Как Вы считаете, оправдало ли себя это нововведение?

– Я, как и большинство вузовских преподавателей русского языка и литературы, отношусь к ЕГЭ негативно. Ведь сам тест является, по сути, лотереей. Представьте, что какой-нибудь иностранец совершенно не говорит по-русски и, сдавая ЕГЭ, случайно ставит галочку в нужную клетку. И результаты теста покажут, что он знает русский язык. ЕГЭ проверяет сообразительность человека, которому нужно выбрать один вариант из четырех. Но ни в жизни, ни в речевой практике такие варианты никто не предлагает. Надо сначала их придумать и только потом выбрать. Тест отучает человека размышлять самостоятельно. Это форма проверки знаний с очень ограниченными возможностями применения. А сочинение – это все-таки комплексный способ проверки речевых навыков. Ведь как выглядит третье задание в ЕГЭ? Предлагается прокомментировать мысли какого-то автора. А как их комментировать, если они уже написаны? Или нужно своими словами про то же самое написать? Я бы не справилась с этим заданием, честное слово. Потому что я просто не поняла бы, чего от меня хотят.

– Бытует мнение, что уровень владения русским языком среди молодежи снижается год от года. Что Вы как преподаватель можете сказать про подготовку ребят, которые приходят на факультет?

– Я не работаю с первокурсниками уже несколько лет по разным причинам. А преподаватели, которые ведут эти занятия, действительно говорят, что с каждым годом ситуация становится все хуже и хуже. Снижается уровень грамотности, размывается представление о графическом облике слова.

– В чем же причина этого явления?

– В процессе усвоения орфографической нормы участвует зрительная и моторная память. Мы читаем и подсознательно запоминаем, как выглядит слово. Или переписываем текст – как в начальной школе – и тоже запоминаем правильное написание, которое практически неосознанно будем в дальнейшем воспроизводить. Причем последний навык не помогает при наборе текста на компьютере. Сейчас дети мало читают и мало пишут, а, следовательно, практически не усваивают орфографическую норму.

Интернет тут тоже, конечно, постарался. Большая часть речевой продукции, размещенной в Интернете, никем не редактируется и редактироваться не может. И это может быть опасно для ребенка, который не читает и много времени проводит за компьютером. Человек, чья грамотность еще не сформировалась, видя слово искаженным, не может определить, правильно оно написано или нет. И усваивает его ошибочный облик. Но чья это проблема? Видимо, семьи, родителей этого ребенка.

– Как Вы думаете, что могло бы как-то изменить эту сложившуюся ситуацию с распространением неграмотности?

– Трудно сказать. Плохие учителя уже вырастили плохих учеников, и эти плохие ученики стали учить следующее поколение плохих учеников, т.е. круг уже замкнулся. Я не знаю, что нужно сделать, чтобы его разомкнуть… У нас в стране очень мало квалифицированных редакторов, а хороших корректоров не осталось вообще. И даже если законодательным путем закрепить необходимость корректуры абсолютно всех текстов, даже если обязать каждое книжное издательство ввести институт литературного редактирования (а где взять этого литературного редактора, если их нет?), даже если сказать: «С этого дня за орфографическую ошибку будем расстреливать!», – ошибок меньше не станет, потому что некому их исправлять. Значит, нужно каким-то образом готовить грамотных специалистов, начиная с нуля. Но эти меры в любом случае будут искусственными. Хотя, может быть, ситуация постепенно выправится. Не сейчас, не завтра, а очень нескоро, когда станет престижным правильно говорить по-русски. А вот что нужно для этого сделать – это все-таки вопрос государственной политики, а не работы преподавателей.