Закат

Мария МАСЛИНА, 17 февраля 2012

В тот час был на Солнце вечерний румянец
И в небе горел раскаленный багрянец,
И синяя туча, как дым от пожара,
По огненным волнам тихонько бежала.
Подобных закатов когда-то боялись,
Со страхом за дверью родной закрывались,
И часто он не был напрасным: немало
Людей в этот час роковой пропадало.
Однажды под вечер остался он дома,
Один, без родных, без друзей и знакомых:
Никто не спугнет его мысль, что грела
Одно очень важное, тонкое дело.
Поклонником старой приметы он не был
И смело смотрел в обагренное небо;
Не зная боязни пред кровью заката,
Он что-то усердно и тщательно прятал.
Внезапно как будто вдали застучало
И это занятие резко прервало:
Он нервно прислушался к странному звуку –
И вдруг на плече он почувствовал руку.
От ужаса вздрогнув, вскочил, оглянулся,
Как будто от сна затяжного очнулся:
Пред ним незнакомка недвижно стояла,
Его за плечо хладнокровно держала.
Тут медленно руку она опустила,
На пару шагов от него отступила,
И долго смотрел он на странную гостью,
Без сил совладать с изумленьем и злостью.
Была эта девушка странной и внешне:
Багровые локоны цвета черешни,
Багровое платье, багровые губки,
На поясе связан подол пышной юбки.
Но больше всего в ней лицо поражало;
Подобных людей на земле не бывало,
И сколько бы лиц не встречалось на свете,
Из них ни одно не сравнилось бы с этим.
У девушки были черты симметричны
И правильны так, что казались безличны,
Но тем, что её ото всех отличало,
Был взгляд, искаженный глубокой печалью.
При взгляде таком становилось невольно
От скорби в нем страшно, от ужаса — больно;
Безлика, она представляла собою
Одно выраженье печали со скорбью.
Молчанье. И вот, совладав с изумленьем,
Он гостью спросил с чуть заметным смущеньем:
«Скажите мне, кто вы? Зачем я вам нужен?..
И как вы вошли?.. Отвечайте мне, ну же!»
Минуту иль две незнакомка молчала
И так наконец на вопрос отвечала:
«Поверь, для меня твои двери открыты,
Хоть были бы тверже любого гранита.
Позволь мне избранницей здесь называться,
О цели моей ты бы мог догадаться».
Звучал её голос так мерно и четко,
Что била по сердцу малейшая нотка.
«Избранницей? Чьей? Не моей ли? Смешно же!
Впервые вас вижу, и вы меня тоже!
Когда ж я вас выбрал, извольте ответить?
Иль раньше меня приходилось вам встретить?»
«Ты выбрал меня, когда выбрал то дело,
Какому сейчас помешать я посмела.
Ты знаешь, о чем я. И вот, ты бледнеешь.
Опомнись, прошу, или сам пожалеешь».
Словами сраженный, он весь содрогнулся
И в ужасе диком назад отшатнулся:
«Но как вы узнали... Пожалуйста, кто вы?
Могли ли пройти сквозь стальные засовы?..»
Незваная гостья печально вздохнула,
Несчастному прямо в глаза заглянула,
Как будто, готовая в них раствориться,
Читала души потайные страницы.
«Ты бледен. Но вижу, в душе своей гордой
Уверен в жестоком решении твердо.
Ну что ж, на вопросы твои я отвечу
В надежде спасти тебя искренней речью.
Я старше всех, ныне живущих творений
И знала десятки былых поколений,
В теченье мне данного долгого срока
Я видела много людского порока.
Сама рождена я из крови убитых,
Невинных, отверженных, всеми забытых,
Зачатье мое — след деяния злого:
Рука одного поднялась на другого.
Так, каплей за каплею крови сраженных,
Жила я годами в местах потаенных,
Росло мое тело при новых бесчинствах:
Предательствах, пытках, сраженьях, убийствах.
Жестокой, поистине страшной порою
Я выросла, вскормлена пролитой кровью;
От зла порожденное злом не отступит,
Что жаждет губить, то без жалости губит.
Я вышла на свет, словно хищная птица,
В которой заложено сердце убийцы;
Слепая, невольная жажда горела:
Крушить, разрушать, убивать я хотела.
Впервые пролитая мной на закате
Невинная кровь обагрила мне платье,
Но только та жертва несчастная пала,
Я горько о ней и себе зарыдала.
Тогда я с собою покончить решилась,
Но тело мое лишь сильней становилось,
И не было выхода мне, обреченной
На зло, человеческой злостью рожденной.
Заложница вечных ужасных мучений,
Я крепла от новых людских преступлений,
Росла моя жажда, росла моя сила,
Тогда я её на убийц обратила.
С тех по земле я веками блуждаю,
Сердцами преступными силы питаю.
Порой меня люди боятся; меж ними
Кровавое Платье — мне данное имя.
Послушай, прошу тебя, будь же мудрее!
Сейчас откажись от недоброй затеи!
Иль эти слова ничего уж не значат?
Не нож роковой ли рука твоя прячет?»
Вскочив, оглушенный ударом вопроса,
Он девушке алой в отчаянье бросил:
«Молчи! Замолчи! Я не верю ни слову!
Все ложь! Уходи! Убирайся из дому!»
Но гостья, не дрогнув, спокойно сказала:
«Мне жаль тебя. Я попросила так мало!
Бессмысленно спорить с сознаньем нечистым,
Где мысли все заняты скорым убийством.
С душой холоднее январского снега,
Ты этой же ночью убьешь человека.
Так лучше уж видеть, как ты погибаешь,
Чем мерзкую долю убийцы познаешь!»
С такими словами она отступила,
Как лезвие, взгляд ему в душу вонзила,
Сорвав с себя пояс из собственной пряди,
Раскинула по полу алое платье.
Тут комната будто бы вся обагрилась,
Чудовищно длинным подолом покрылась;
Вокруг растекаясь, шептались тихонько
Разлитые волны багрового шелка.
Несчастный дрожал, но не смел шевельнуться,
Боясь удивительной ткани коснуться;
Смотрел он с тревогой и страхом во взоре
На это огромное алое море.
Хозяйка ж его незаметно кивнула,
В лицо собеседнику снова взглянула –
И вдруг, извиваясь поверхностью гладкой,
К нему поползли зашуршавшие складки.
Он замер от ужаса. Красные волны,
Ожившие, в цели своей непреклонны:
Достигнув, вокруг его тела обвились,
И в шелке багровом оно растворилось.
А девушка слезы отерла рукою
И, взявшись за платье с тяжелой душою,
Навеки закованной в страшные цепи,
Растаяла вмиг в окровавленном небе.

2011 г.