English

Информационно-образовательный портал

КТО-ТО ПОД БОКОМ И ЧТО-ТО ЗА ПАЗУХОЙ

Илья КАЛАШНИКОВ, 20 июля 2015

По данным пресс-службы губернатора и правительства Ленинградской области, 47 регион способен полностью себя прокормить сельхозпродукцией: «Регион обеспечен картофелем – на 163%, овощами на 125% и молоком на 101%». Корреспондент «Первой линии» отправился в глушь Ленобласти, чтобы посмотреть на лишний процент молока.

Untitled

ФОТО: nibler.ru/cognitive/22862-20-professiy-buduschego.html

Мы с ней друг на друга смотрим и соревнуемся, у кого глаза больше. Я с «дамой» в таком странном положении еще не оказывался. Она меня укусила за руку и облизывает пальцы, чтобы я ей еще хлеба дал. Всем процессом командует женщина лет пятидесяти в жилетке из искусственного меха, зеленом свитере, спортивных штанах и резиновых сапогах до колена. Из-под набекрень натянутой шапки выглядывают рыжие волосы.

− Ты давай не спи, чем больше ей хлеба дашь, тем больше мы молока вечером продать сможем. И пихай ломти глубже, коровы растяпы те еще.

    В Ленинградской области на протяжении полутора километров растянулась деревня Подпорожек. Тут около 15 домов, некоторые из них – давно покинутые. На самом краю, прямо напротив указателя живет Валентина − единственная молочница на весь Сланцевский район, как минимум, и единственная женщина в Подпорожке.

    Из инфраструктуры здесь остановка автобуса, который приходит по своеобразному расписанию, в котором точно можно выделить только «до» и «после» обеда. На эту же остановку несколько раз в неделю «до» обеда приезжает автолавка – газель с кузовом полным хлеба, колбасы, чая, сигарет и, как ни странно, мороженого. Внутренняя жизнь деревни на ней и строится, все выбираются из домов накупить запасов и обсудить у кого о чем болит, при чем в прямом смысле, так как средний возраст в селе – 55-60.

    Что закономерно, в поселке нет детей, из молодежи – только парень, которого все зовут Алексей. Леша – наркоман и пьяница, существует за счет того, что днем ищет любую работу в селе, вроде колки дров, чтобы вечером дров уже наломать. Пока Валентина показывала мне деревню, он, уже немного пьяный, очевидно, по просьбе, пытался срезать мешающие ветки перед чьим-то домом. Взял пилу, вскарабкался на забор, начал пилить и завалился назад. Пила так и осталась в дереве, а Леша перевернулся на бок и так и остался на земле.

    После череды старых покосившихся хибар, за ручьем – деревянный дом Валентины. У нее большой участок с амбаром для сена, баней и построенном на спуске холма у дома коровником.

    Мы с Валей заходим внутрь. Под шансон из спальни выходит ее сожитель Серега Гром. Лет 50 мужчина старается не упасть, переставляя ноги так, чтобы не наступить на путающуюся под ногами кошку, за что блаженно на нее матерится. Закончив кульбиты, плюхается на табурет и закуривает. С закинутыми на печку ногами в рваных резиновых шлепках и фиолетовых в полоску носках, Гром рассказывает мне, что служил в КГБ и ненавидит Сталина.

Untitled

    Из комнаты в комнату носится Валя с телефоном, постоянно проверяя, сколько на столе стоит банок с молоком. Через четверть часа возвращается и просит меня помочь все приготовить для покупателей.

− Самая большая проблема у нас сейчас – это то, что мы зарастаем травой. Еще в Союзе начали мелиорацию (обработка земли для улучшения производительности), потом отдали землю колхозу, а потом все, кто там работал отхапали себе по куску, а они и заросли. Косить никто не хочет, и продать не продашь никому, она ростом с меня, ей можно было бы столько скота накормить. На дворе лето, сухая трава прямо у поселка. Загоримся все, а щит пожарный у меня одной дома стоит.

− А почему всей деревней не собраться и не покосить? Или денег со всех собрать.

− Кому собираться-то? Лешку попросишь, он себе полноги оттяпает, Гром у меня только пьет и ноет, что пить не умеет. Из тех, кто постоянно у нас живет, а не на дачу приезжает, остались только еще пара мужиков, да и те пьянь, или старухи совсем. А деньги со всех собирать, так это бесполезно. У нас тут все живут на пенсию. Будем уповать на то, что все нормально будет. Я сама скосила тонну для коров, больше не смогла уже, пришлось покупать.

− Сколько корове нужно на год сена?

− Одна корова за зиму съедает около двух тонн, только за зиму, за год нужно тонн 6. Это одна, а у меня три голодных мычащих рта, вот и считай на год нужно 18 тонн сена. Причем цены на него высокие: одна тонна – четыре с половиной тысячи. Если я куплю сена на весь следующий год содержания коров, то нужна будет 81 тысяча рублей. А у нас под боком стоит тонн 15 минимум. А косить вот некому.

− И это все окупается?

− Окупается, конечно. У меня три литра молока – 150 рублей, покупатели есть пока, еще и удается накапливать понемногу.

    Денежных отношений в Подпорожке вообще не существует. Тут это «услуга за услугу». За Валино молоко ей уже подлатали, как смогли, крышу на бане, перетащили сено в амбар, помогли починить забор. Кто-то без конца берет в долг, кто-то выращивает помидоры, огурцы, капусту, так и выживают, друг на друге.

Untitled

    Основная Валина прибыль − это соседние села. Частенько из ближайшего города приезжают за парным молоком.

− Раньше весь этот район был сельскохозяйственным, полно колхозов, корова почти на каждом дворе, у кого козы, у кого свиньи. А потом урбанизация, все из сел поуезжали, все побросали, я одна осталась, а мне и молока-то чаще всего на всех покупателей не хватает.

− Ну, можно же построить коровник побольше, накупить скота и всю Ленобласть обеспечить.

− Можно и построить. Только никто не будет работать. У нас все жалуются на то, что нет рабочих мест в деревнях, а зачем они нужны, если работников в деревнях тоже нет? У меня и денег-то хватило бы, пенсии мне на еду достаточно, а все остальное с молока я откладываю да в случае чего трачу по необходимости. Кончится просто все одним и тем же, как возилась я одна со всем этим, так и буду возиться. В конце концов, и взяться-то людям неоткуда. Школ нет, институтов всяких тем более. Была бы я молодая, я бы тоже уехала.

    Пока мы переносили трехлитровые банки с молоком в сени, чтобы потом их забрали покупатели, Гром курил, пытался быстрее знатоков отгадать ответ в «Своей игре» и разговаривал с кошкой.

− Серега сейчас пойдет погуляет с Боем, это моя собака, смесь бульдога с носорогом, всех любит, ничего не охраняет, только с коровами перекрикивается. А мы с тобой пока чай попьем. Тебе с мятой или мелиссой?

Untitled

    Пока кипятилась вода, Валя успела переодеться, поставила на стол две чашки и устроилась за столом напротив меня.

− А у тебя и мама, и папа есть?

    Я машинально киваю.

− Ты счастливый. У меня тоже есть сынок. Только живет в Сланцах, почти не видимся с ним. Может быть скоро приедет, поможет мне немного. Ему правда работать-то много нельзя, у него проблемы большие с костьми. Это все из-за пьянок. Молодой был, меры не знал, полжизни себе испортил. Но зато он у меня на все руки мастер, во всем разбирается, только коров доить не умеет. А мне вот всегда мама в шутку говорила, что я не в нее пошла, за что не возьмусь, все валится. Ну, у меня всего две руки.

    Одежда на Валентине, в основном, мужская, в кармане куртки крепкая мужская «Оптима», мужские задубевшие от грязи сапоги. А худые, с бегущими к пальцам венами и коротко-подстриженными ногтями руки − совершенно женские. Если не девичьи.

    Она встает из-за стола, достает сигарету и садится на табурет около печки. Открывает жестяную дверцу и начинает кочергой переворачивать еще раскаленные угли.

− И я тоже счастливая. Без сына было бы пусто все, я ведь, все для него. Нужны мне эти коровы, эта хибара, пытаюсь заработать, помочь. Раньше, правда, как-то по-другому было. Любовь была, наверное. Первый мой муж работящий был, все на себе держал, он, знаешь, плечо, мужик настоящий, ничего с ним не страшно. Потом не стало его, появился другой мужчина. Он меня на руках носил, ленивый, правда, ужасно, но такой добрый. Я домой с коровника приду, а он ко мне подойдет, обнимет и целует-целует. Всегда всех вокруг себя собирал, байки свои травил, весело, и дома не пусто. Заболел, лежал парализованный, мне приходилось за ним ухаживать, стирать, мыть, а еще все хозяйство на мне. Одной тяжело до невозможного. Даже животные парами друг к другу прибиваются. Чем же я хуже. Мне тоже хочется не только из-за ранней дойки вставать по утрам. Сын всегда меня понимал, никогда ни с кем не ругался, не ссорился, даже с Громом дружат.

    Валя закрыла дверцу и вернулась за стол.

− А сейчас не осталось ничего. Я бы и Серегу выгнала, но ему идти некуда. Жена умерла, их дом в наследство получила ее родственница, он там никому не нужен, выгнали, пусть живет, хоть под боком кто-то есть, когда спать ложишься.

     К вечеру все банки с молоком скупили или просто разобрали соседи. Посреди кухни на корточках сидит Валя и светит фонариком в только что открытый погреб. Оттуда гремит Гром стеклянными банками с вареньем и домашней тушенкой. Полушуточно они переругиваются, что она не туда светит, а он не туда смотрит. Серега недовольно поднимается наверх. Из-под спортивных штанов торчит край марли. Валя собрала подснежников и обмотала Грому больную ногу.

− Болит? Ты ложись отдыхай, завтра еще раз сделаем.

    На улице начинает верещать Бой, в окно ударяет свет от фар.

− Наверное, Юра приехал. Надо принести ему с вечерней дойки молочка.

    Недавно в деревню перебрался Юрий. Лет пятидесяти мужчина жил в Сланцах, купил участок, часто приезжает сюда из города. У него свой трактор и старенькая вишневая Нива. В льняной шоферской фуражке и помятой папироской в зубах он ждет на скамейке у крыльца Валю. Оба заходят в дом веселые, Юра ставит на стол ведерко куриных яиц и обещает завтра завезти еще. У себя на участке он развел кур и теперь вместе с Валей снабжает деревню молоком и яйцами, как может помогает трактором, перед тем, как уехать, узнает, вдруг кому надо в город и чаще всего подвозит.

− Хороший Юрка мужик. Меня Гром к нему жуть как ревнует, а сказать ничего не может. Нам бы еще сюда парочку таких, а лучше с десяток. Траву бы скосили, дома бы всем подремонтировали, может быть скота бы развели: у кого поросята, у кого козы, куры, коровы. Зажили бы как люди. А так разве ж как люди мы? Кому нужны-то? Дела никому нет до нашего молока и яиц. В магазинах то же самое все стоит чуть дороже. Раньше по всей области были коровники, птицефабрики, фермы всякие. Сейчас осталось что-то там в Загривке, и то разваливается.

    Валентина встает, выходит в сени и спускается в коровник. Насыпает всем сена, гладит Скрепу и останавливается у двери.

− Ну, спокойной ночи, девки, завтра опять на работу.     

ФОТО автора

Rating 5 Просмотров: 7511

Пока без комментариев

Фотостена

  • image slider
  • image slider
  • image slider
  • image slider
  • image slider
  • image slider
  • image slider
  • image slider
  • image slider
  • image slider

«Спецпроект в ДП» продолжается

Сотрудничество Клиники коммуникационных проектов с «Деловым Петербургом» продолжается. Спикером второй встречи ...

Читать далее ...

О «русском» в мировой опере

Дмитрий Головнин - тенор, чей вокал в театральных кругах принято считать безупречным, а игру – проникновенной, ...

Читать далее ...

Не только День святого Валентина: праздники 14 февраля

Любовь – как много в этом слове… Постойте, не та цитата. Но и эта может описать любовь – то самое легендарное ...

Читать далее ...

Чего не хватает Петербургу как туристическому центру?

Всего проголосовало: 19

«Клиническая практика» – уникальный проект Санкт-Петербургского
государственного университета.

Это форма получения обучающимися
практических навыков без отрыва от
учебного процесса для решения задач,
поставленных клиентом

Информационно-образовательный портал Санкт-Петербурга и Ленинградской области, созданный студиозусами Санкт-Петербургского государственного университета.