ЛЕСЯ И КЛЕПА

Анастасия ЖУРБА, 6 октября 2013

У Леси светлые волосы паутинкой, которые она терпеть не может заплетать в косы. Мама Леси вздыхает: «Вот, опять ты растрепушей пойдешь». Леся улыбается и тянет меня за руку: «Пойдем искать Клепу». Клепа – это собака неизвестной породы, которая большую часть времени проводит в «свадьбах» с окрестными кобелями и последующим вынашиванием щенков. Щенков топит дворник, Лесе говорят, что детей Клепы отдают хорошим людям на воспитание. «Если я буду себя хорошо вести, мы оставим щеночка себе, потому что Клёпа уже старенькая и невменяемая, всё время убегает и может кусать», - рассказывает мне Леся. И «по секрету» добавляет: «А то мне их надоело уже доставать и закапывать».

Мы ищем Клёпу уже второй час, в два голоса, как мантру, повторяя кличку собаки. Я несу в руках миску с кормом – Клёпы не было уже четыре дня, она наверняка проголодалась.

«Здесь моя поликлиника с лечебной физкультурой», - показывает мне Леся грязно-розовое здание с ядовито-зеленой надписью на стене «Смерть хачам».

«Хачи – это все, кто не русский», - деловито поясняет Леся. «Они насилуют русских девочек, воруют детей, бьют всех, поэтому их надо убивать», - с улыбкой продолжает она. Я пробую возразить, но моя спутница настолько увлечена поисками питомца, что даже не слышит меня. Смотрю на ее оттопыренные уши, некстати вспоминается: «Бабушка, почему у тебя такие большие уши? – Чтобы лучше слышать тебя». Ан нет, не лучше.

«На лечебной физкультуре есть Пашка-дурак. Он снимает трусы и всем показывает свой х…,- произносит она всё с той же улыбкой. – Пашка мой друг, так что я даже трогаю». Меня невольно передергивает, пытаюсь представить, что ослышалась. «Другим он дает потрогать за сигареты, а мне – потому что мы друзья с самого детства», - гордо смотрит на меня. Я не знаю, что ответить: не ругать же?

У Леси мокрые от пота ладошки, гладкие-гладкие. Хочется освободить руку, но она цепляется клещом. Изредка отпускает, чтобы подтянуть джинсы или одернуть куртку. Когда мы не выкрикиваем на все лады «Клепа, Клепа, Клепа!», она рассказывает мне о своей жизни.

«Когда я плохо себя веду, я даю себе красную карточку. Три красных карточки – я не ем мороженое, пять – мы не идем в кино. Мне нужно себя контролировать, чтобы не расстраивать маму». Чаще Лесиной мамы, наверное, никто в Москве не плачет.

В последний раз она сильно расстроилась пару недель назад, когда местные гопники шутки ради заставили Лесю выпить пива, а потом ржали, смотря, как она кидается на прохожих и кроет их трехэтажным. За этот случай Леся «наказала» себя сразу пятью красными карточками.

И вспомнил бы тут ту часть «Дневника писателя» Достоевского, где он рассказывает о малышах-беспризорниках, которых поят водкой и заставляют просить милостыню, да не выходит. Потому что рядом идет не малышка, а вполне сформировавшаяся молодая женщина выше меня сантиметров на 10. С пышной грудью и густо накрашенными ресницами. Лесе этим летом исполняется 28 лет. Большую часть жизни девушка живет с диагнозом – олигофрения средней степени, иначе говоря – имбецильностью.

С Лесей мы познакомились в общежитии МГМУ им. Сеченова, что неподалеку от станции метро Выхино и красивейших московских парков. Здесь Лесина мама работает комендантом, тут же, в одном из блоков, живет их семья: мама, Леся и собака Клёпа. Само собой, папы никогда не было. «Мужикам такое не потянуть, я сама сколько раз от Леськи отказную писать хотела», - рассказывает комендантша.

«Я писать хочу, пошли в лес», - меняет наш маршрут Леся. «Лес» оказывается ближайшими кустами, где она без стеснения присаживается на корточки. Ее случай считается даже благополучным. Как правило, имбецилы с трудом могут передвигаться самостоятельно, нужно приложить немало усилий, чтобы развить их речь и мал-мальски пригодные бытовые навыки. То, что женщина с таким диагнозом догадывается дойти до «леса» - это, на самом деле, показатель высокого развития в данном контексте.

Леся – случай почти уникальный. Она, хоть и с трудом, но умеет читать, может смотреть и понимать коротенькие мультфильмы, был период, когда она даже помогала общежитской уборщице. «Мне деньги большие платили. Маму кормила», - не могу понять, Леся преувеличивает или и впрямь в это верит?

Мы делаем, кажется, десятый круг, предлагаю пойти поискать где-то еще. «Да ну ее, пошли отсюда», - машет рукой Леся. Она любит Клёпу, но, как это и свойственно людям, страдающим олигофренией такой степени, быстро отвлекается и с трудом на чем-либо сосредотачивается.

Я украдкой посматриваю на свою спутницу. Человек, незнакомый с признаками имбецильности, ни за что в жизни сходу не догадается, что перед ним больной. К Лесе с предложением «познакомиться» часто подходят незнакомые мужчины. Поэтому ее никуда не отпускают без сопровождения, только в магазин, что в соседнем корпусе.

Если же приглядеться, замечаешь и странное строение черепа, и тяжелый подбородок, и слишком оттопыренные уши. Леся признается, что косы не любит именно потому, что стесняется своих ушей. «Я так некрасивая», - поясняет она, начесывая жидкие волосы на уши.

Ничто женское ей не чуждо: она долго крутится перед зеркалом, мажет черным ресницы и пытается меня обнять, когда я дарю ей браслет и сережки. Не подарить нельзя. Это все равно, что не отдать свой бутерброд щенку, который так жалобно заглядывает тебе в глаза.

-Настя – моя лучшая подружка, - кричит Леся маме с порога. Кроме ребят с лечебной физкультуры общаться ей не с кем, студенты девушку побаиваются – по общежитию ходят легенды о ее «буйстве».

Приходит Клёпа. Скулит, когда Леся ее слишком крепко обнимает. Леся счастливо улыбается: в руках Клёпа, ни одной красной карточки за день, на столе блины. Масленица.