ТОРФЯНИКИ ГОРЯТ ИЗНУТРИ

Эдмунд ЖЕЛБУНОВ, 22 июля 2015

Долгое время я и не знал, как его зовут. Начнем, вернее, с того, что года три-четыре назад даже не подозревал о его существовании. Да и не сказал бы, что это незнание меня сильно тяготило. Скорее наоборот, угнетать начало как раз само это знакомство.

    А познакомился я с ним как с Малым. И это отнюдь не моя прихотливая выдумка – просто его так привыкли называть. И, признаюсь, довольно непривычно пожимать руку тридцатилетнему человеку, говоря при этом «привет, Малой».

ФОТО: chto-proishodit.ru

    Не знаю почему, но какое-то внутренне чутье каждый раз при встрече с этим парнем подсказывало, что самое время немного насторожиться и заодно хорошенько сдрейфить. Что я и исполнял довольно исправно, тщательно избавляя ладонь от следов волнения, чтобы поздороваться с Малым.

    Главное, что я его сторонился до поры, словно повинуясь какому-то животному инстинкту. У биологов это принято называть стремлением к самосохранению. У меня это желание носило, скорее, эстетический характер.

    И какой горожанин не согласится со мной, если дорогу ему внезапно перейдет местный робинзон, пусть даже это случится за городом, на даче, у которой, стоит признать, все же свой бомонд. И, как выяснилось, свои представления о жизни. Вернее, о том, что происходит с такими людьми.

    Но мы застыли на этой дороге – типичной загородной и глуховатой на правую сторону из-за густого ельника. А по ней постепенно удаляется неказистая фигура с походкой комика времен Чаплина. Эта фигура носит при себе постоянно неопрятную щетину и еще менее приятную ухмылку. Вместе с извечными бриджами, голым торсом с отливающими синевой татуировками и странной привычкой сидеть на корточках даже в доме – Малой производил впечатление отменного уголовника. Оказалось, так оно и было.

    – Малой, здорово, слушай, нам бы тут немного вырубить твоего добра, ну для друзей, сам понимаешь, не помешает.

    – Хм (небольшая пауза и снова ухмылка – эти ребята явно обратились по известному адресу): конечно, только зачем с собой, приходите лучше ко мне сегодня, часика в два-три ночи.

    Судя по отрывочным рассказам о том, что произошло после тех самых трех часов, восстановить цепочку событий, тем не менее, большого труда не составило. Скажем просто: друзья желаемую порцию радости и веселья получили сполна, правда, не с тем эффектом, которого ожидали.

    Еще спустя пару месяцев, под конец лета, я почти случайно узнал, что легкие наркотики (убежим, наконец, от эвфемизма) малой смешивал с более тяжелыми, при этом каждый раз непременно пробуя на себе новый коктейль, а потом уже вместе со своими неопытными компаньонами, которые, естественно, ни о чем не подозревали. Причем пробовал еще и в большем объеме, чем могли выдержать его легкие и нервы моих друзей. Однажды это неудержимое желание и доведет его до наркотической комы. А пока на резонный вопрос, почему он этим занимается, Малой, сидя на корточках на скамейке и не отвлекаясь при этом от домино, отвечает с излюбленной ухмылкой:

    – Да не держит уже ничего меня здесь. Меня бы положить в этот ящичек, и я бы успокоился.

    Успокоиться случай представился. И не раз. Кромешная августовская ночь. По традиции завершаем день немыми вопросами к звездам. И боковым зрением внезапно замечаю, что часть леса рядом с домом, достаточно ярко освещенная до этого только луной, начинает отливать краснотой и даже слегка рдеть, пока звезды – сначала несколько, а потом постепенно и все остальные над деревьями – превращаются в маленькие красноватые искорки. Теперь кромка леса похожа уже на экран, по которому начинают бегать волнистые тени, напоминая ритмичную светомузыку.

    Первое впечатление – восторг. Но так же резко, как и появился, он сменяется неутолимым желанием непременно поделиться с кем-нибудь своей находкой. Срочно зову ребят и гордо показываю нечто напоминающее северное сияние – в наших-то краях явно неповторимый нонсенс. Но они почему-то не разделяют моего воодушевления, и кто-то ответил просто: «Это пожар».

    Чтобы собрать мозаику впечатлений, осталось зайти за угол дома, развернуться в сторону от леса и увидеть наконец то, что отражалось на его кромке, и правда, как на экране. Картина открылась теперь в своем свирепом – и даже трудно подобрать прилагательное, чтобы сказать, в каком еще виде открылся мне пожар пяти участков сразу.

    Но времени размышлять об этом на тот момент не было вовсе, ведь, пока все не прогорело до едва тлеющих углей, нужно успеть добежать, рассмотреть и сфотографировать. Потом, конечно же, позвонить друзьям (да-да, тем самым) и, уж если удастся, чем-нибудь помочь. Но помочь спасти не то, что забирало пламя, потому что без пожарных его было не перебороть. Мы пытались спасти только то, что огню еще не поддалось: обшивка соседних домов начинала постепенно оплавляться, обнажая тлеющий брус и напоминая ужастики в духе музеев восковых фигур.

    Тем временем, импровизированная пожарная бригада, почетным членом которой я уже являлся, не без путаницы размотала, наконец, горы пожарных шлангов и отыскала брандспойт, казавшийся не полезнее опрыскивателя для лобового стекла или цветочных горшочков на подоконнике. Но нас это не остановило. Мы просто не могли стоять и ждать помощи со стороны – и хоть чем-то заняли себя почти на час. Целый час до приезда пожарных неутомимо смотрели, как поднимается пар над рифленым шифером еще здоровых домов. А потом этот шифер начинал потрескивать и разрываться, как петарды, сопровождая это звуком, который одолжили у праздничного салюта.

    Всему свое время и своя судьба, решил я, вспомнив о явно не вполне здоровом любопытстве, И передал страждущим свою часть полномочий, благо шланг начинал напоминать, скорее, удава из мультика «38 попугаев», нежели праведное орудие борьбы с пожаром. Затем открыл калитку. И прошел за забор первого участка.

ФОТО: www.soldatru.ru

    Наверное, не смогу даже сказать точно, что меня удивило больше в ту ночь: первый на моей памяти пожар или тот, кого я увидел в самом пекле, – да, это был Малой. Хочется избежать, как того эвфемизма, рассказа в духе историй про спасение утопающих. Простой и незыблемый факт в том, что именно этот бывший зек в вечных бриджах и татуировках, босиком прилетевший из своего притона, ценой мало понятного мне тогда самоубийственного рвения потушил очаги возгорания в нескольких домах и пристройках – там, куда больше никто не решился пойти. Но и многие из этих домов, естественно, все равно потом сгорели. Многие, но не все. Наверно, тогда я и почувствовал явственнее всего разницу с фильмом.

    Или несколько позже, точно сказать не могу. Прошел почти месяц после ночных похождений друзей и моей ночной вылазки, и на нашем пути снова оказался Малой. На этот раз встреча прошла на нейтральной территории, и оголтелый пожарник ограничился лишь предложением скрасить его алкогольный досуг.

    Не могу сказать, что я хотел посмотреть, какова будет его реакция при моем отказе, но и отрицать все возрастающее любопытство от возможной беседы также не возьмусь. Через каких-то полчаса вслед за бражкой забродили и окрылившиеся мысли дружинника:

    – Вот ты когда-нибудь сможешь понять, насколько все это жутко? Конечно, нет. Ладно. Вот представь. Горят торфяники, ты идешь в связке с бригадой, как альпинист, чтобы хоть что-то потушить, ну, или хотя бы попытаться. И человек, который перед тобой идет, просто уходит, понимаешь? Раз, и нет его больше. Ушел под торф. А торфяники горят изнутри! И, вот, ты тянешь изо всех сил за веревку, тянешь с усилием, а потом просто отлетаешь. Потому что все, что осталось в твоих руках, – обрывок тлеющей веревки. И на обратном его конце мог быть любой, каждый из нас.

    Любой, но не каждый. В смысле не сынок этого, как его, не помню. Не важно, короче. Он даже на учениях не смог ничего, понимаешь? И остался работать. Пожарник, мать его. Спасатель. Нужно было зайти в горящий дом в противогазе, снять его, надеть на манекен и вынести пострадавшего. И всего делов-то. Даже если держать в голове постоянно, что это учения, и этим себя успокаивать. Так он даже зайти не смог, ты можешь понять? Ничего ты не можешь. А был он у меня в подчинении в бригаде. Я ему все высказал, *** мне такой боец сдался. А отец его слил меня задним числом, после всех торжеств. Вот такие ребята там работают, а я здесь, электрик. Сдохнуть остается, и больше ничего.

    Само собой, этот монолог прерывался постоянной бранью, новым стаканом, еще большей бранью и еще одним стаканом, а вопросы о моем понимании все учащались. Но один момент я все-таки улучил и решился построить некое подобие диалога. Который оборвался моим же встречным вопросом. И ответ Малого гильотиной обрубил эту пьянку:

    – Слушай, Виталик, если ты так за людей ратовал, зачем ребят наших траванул тогда?

    – А как вас еще отучить? Мне даже торфяник не помог.