ГЕРОЙ «РУССКОЙ ВЕСНЫ»

Милана ЛОГУНОВА, 12 мая 2016

Виктор недавно вернулся с войны. Почти год он был добровольцем, сражаясь на стороне Донецкой народной республики. Мы пытаемся нарисовать честный портрет ополченца, без глянца и ретуши, каким бы противоречивым он ни был.

Реалии выбора

− Почему я поехал на войну? Хмм... Сейчас я тебе расскажу... Ну, а у тебя самой мысли есть? – спрашивает улыбающийся Виктор, крутя телефон в руках. На заставке его устройства висит приложение: мигающий красный круг, а в нем цифра – четыреста восемьдесят девять. Это означает, что совсем недавно мой собеседник поставил таймер: пятьсот дней не пить. После возвращения в Россию он переустанавливал таймер уже раза три, и совсем не потому, что держался три раза по пятьсот дней. О том, что делал Виктор после войны, намекает десяток пустых бутылок в углу. Сейчас он живет в разбитой трехкомнатной квартире вместе с восьмидесятилетним дедушкой, и если раньше старик видел внука лишь по ночам, то теперь все по-другому: бывший ополченец часто сидит дома, убирает, получает за деда ветеранскую повышенную пенсию и на нее покупает еду. В квартире убрано, хотя почти нет мебели. В комнате Виктора все без излишеств: стол отсутствует, вместо него стоят шесть стульев, по которым раскиданы одежда и книги.

Я не могу осуждать человека, у которого есть семья и двое детей, за то, что он не поехал. Мне − бездеятельному алкоголику − конечно же, было легче

− Может, ты поехал на войну за героической смертью? Ты ведь и раньше много пил, и, в некотором смысле, это самоуничтожение, – отвечаю на его вопрос я.

− Ну, ты почти права... − начинает свой рассказ Витя. Он попросил называть его Витей, хотя ему сорок. У этого мужчины почти нет морщин, он сидит расслабленно и улыбается. Похоже, Виктор рад хоть с кем-то поговорить. − На войну я шел обдуманно, − продолжает он. − Но, положа руку на сердце, я не могу сказать, что в твоих словах совсем нет правды... Понимаешь, я не могу осуждать человека, у которого есть семья и двое детей, за то, что он не поехал. Мне − бездеятельному алкоголику − конечно же, было легче... Поначалу... Но когда я ехал в поезде, то уже отчетливо понял: меня могут убить, и это совсем не то, чего можно действительно хотеть. Ты представь, как прямо сейчас слышишь, что свистят пули. Естественно, после такого в первые же дни люди убегали с позиций.

Дом Профсоюзов в Одессе с советской открытки и после поджога

− Почему дезертирство в эту войну стало нормой?

− У нас было очень много маргиналов. Для меня маргиналами становятся люди, которые больше других читают, рассуждают, ищут высший смысл во всем. Это тип лишних людей, как Онегин в смешении с Чацким: «служить бы рад, прислуживаться тошно», да при этом еще какая-то хандра постоянная, пустота. И вот приходит момент, и этот унылый человек принимает решение – встать и идти на войну. Но идет время, война продолжается и продолжается. вокруг особая обстановка – конечно, возвращаются старые привычки, прямо когда ты в форме и с автоматом. Потому что одно дело − принять достойное решение, один раз в жизни сделать этот шаг, а другое дело − это совершать шаг каждую минуту своей жизни.

Уроки геополитики и марксизма

− Значит, вы поехали за самоутверждением, или было что-то еще?

− Чтобы ты поняла причины моего поступка, − продолжил он через пару минут, − я должен напомнить, что я ребенок советских восьмидесятых, который жил в социально ориентированном государстве, был членом тимуровской дружины, ходил помогать ветеранам войны. Конечно, после распада Союза мы пытались снова создать какие-то организации, только у нас после привычки к алкоголю уже ничего не получалось... А теперь перенесемся во второе мая четырнадцатого года, когда более ста человек просто сожгли в доме профсоюзов в Одессе. Они убивали наше советское прошлое. Вот тогда я решил поехать с уверенностью, что сейчас всех воспитаю...

− Почему это надо делать силой? Это, получается, навязывание идеалов.

− А нам уже давно навязывают идеалы, которые называются капиталистическим типом сознания. Вот только стоит задаться вопросом: а в нашей стране идея американской мечты воплощаема? Если сам излишек у нас меньше, а яхты стоят одинаково, как мы можем составить конкуренцию более лучшим территориям Европы? А вот если мы воспитаем гражданина-нестяжателя, которому чужда американская мечта и который хочет работать по другой причине, то только тогда шансы есть.

В СССР мы ставили перед собой цель создать сверхчеловека: ты должен стремиться, развиваться, учиться. А либеральные идеологи на что ставили? ЛСД, рок-музыка, джинсы

− Думаешь, человек может работать не за деньги и оставаться нищим, как ты?

– Понимаешь, современная капиталистическая идеология − это способ их борьбы с нами. Как это произошло? В СССР мы ставили перед собой цель создать сверхчеловека и играли на его высоких чувствах: ты должен стремиться, должен развиваться, должен учиться. А либеральные идеологи на что ставили? ЛСД, рок-музыка, джинсы. Если я сейчас тебе предложу Маркса или новые джинсы, что ты выберешь? Они ставили на развитие низменного в человеке. Поставили − и победили.

Мы обороняли Славянск

− Прости, но я вижу несоответствие. Можешь ли ты сказать, что уже развил в себе «высшее»?

− Меня многие спрашивают, почему с такой философией я так по-свински живу, соответствую ли я на самом деле тем идеалам, о которых говорю? Не соответствую, по большому счету. Все эти разговоры – гордыня. Философия без применения на практике ничего не дает, а применить ее не так-то просто. И когда я впервые к этому пришел, вот тогда и появилась неудовлетворенность собой. Виктор в задумчивости вберет со стула сигару и идет к окну. Его глаза почти не двигаются, остановившись на старой заброшенной детской площадке. У Виктора есть дочка, недавно она пошла в школу, но гулял он с ней в последние годы раза три-четыре, не больше. «Может быть, я ребенка от себя спасаю, может быть, ей нельзя видеть меня вот таким», − отвечает обычно он по поводу своего выбора.

− Мы обороняли город Славянск, – продолжает рассказ он. – По прибытии оказалось, что там русских добровольцев, ну, максимум, пятнадцать процентов, остальные − все местные жители. И именно эти три тысячи человек − это люди, которые потеряли все. Семью, работу, дом − все. И у них только один выход остался – идти в армии. И вот сидит один из таких парней как-то со мной и говорит, что вот если бы знал он, что все так обернется, то ни за что не пошел бы в ополчение. Получается, что, скажи ему, когда он вставал на баррикады, чем все закончится, то ведь сбежал бы. И в чем идея тогда? У нас ведь вроде и есть представление об идеале, о лучшей стране, но что мы можем пожертвовать ради этого? А надо, чтобы все по-другому было. Надо, чтоб когда спрашивали, готов ли, отвечали только одно: «готов».

Герой без ретуши

В соседней комнате все это время сидит дедушка. Он мало понимает, куда и зачем уезжал Виктор, с кем мы воюем и почему, но я все же спрашиваю, рад ли он возвращению внука с войны. Дед в ответ сияюще заулыбался. Он рассказал, что раньше Витя был разгильдяем, постоянно грубил, буянил, но после того, как вернулся, сразу появился порядок: как в доме, так и в голове − «внук за ум, поди, взялся!» Я долго не могла составить себе ясное понимание личности моего собеседника. Кто он? Опустившийся маргинал? Неудачник, потерявший семью? Или русский герой, который, презрев животный страх смерти, по зову оскорбленного сердца бросился с оружием в руках защищать порушенную справедливость, тем самым возвысившись над собой и над всеми нами? Если судить человека по высшим проявлениям человеческого духа, таким как готовность к самопожертвованию ради счастья других людей, жажда торжества правды и справедливости, бескорыстное искание истины, если мы видим героизм в этом, то Виктор, несомненно, герой...

ФОТО: AFP