«КО МНЕ ПРИХОДЯТ И ГОПНИКИ, И ЧУВСТВЕННЫЕ ЮНЫЕ СТУДЕНТКИ»

Беседовала Александра БЕРЕЗОВСКАЯ, 10 апреля 2018

Марина Кацуба – та самая девушка, которая олицетворяет собой современную поэзию Петербурга. Она пишет стихи и музыку, ездит по городам с концертами, занимается йогой, организует съемки и снимается сама, а в январе выпустила свою первую аудиокнигу «Чик-чирик». Поэтесса рассказала корреспонденту «Первой линии», что такое популярность, почему у Ожегова нет слова «рэп», кто главный герой её стихотворений и почему она не любит школьную форму.

- Марина, в последние годы поэзия переживает феноменальную популярность у молодёжи. У Вас есть объяснение, почему это происходит?

- Потому что 90-е и нулевые были очень про всё искусственное. И в еде, и в красоте, и в представлении о любви, о счастье. Мы пережрали идеальных гол-ливудских фильмов с куклами вместо людей. И теперь хотим искренности. Хотим, ищем и находим.

– Да уж, в Петербурге такие поиски действительно ведутся. То есть наш город – по-прежнему мастерская искренней русской поэзии?

– Сейчас кладовая современной русской поэзии – интернет. «Увы» или «ура» – решать не нам, а следующим поколениям. А определённая атмосфера, настроенность и нацеленность на творчество – это всегда, в каждом веке, про Петербург.

– Какой период питерской поэзии Вам ближе всего?

– Конечно, Серебряный век. Безумие поэтическое. Разнообразие и расцвет. Я с пяти лет зачитывалась и символистами, и футуристами, и акмеистами. Провела в их талантливой компании детство и отрочество. А, бывает, какой-то разговор послушаю, или, того хуже, попаду в помещение, где телевизор работает – и понимаю отчетливо, что старость-то, похоже, мне встречать все в той же тусовке рубежа XIX и XX веков.

- В то время у поэтов были площадки, на которых зажигались новые литературные звёзды. Можно вспомнить собрания в «башне» Вячеслава Иванова или вечера в «Бродячей собаке». А сегодня Петербургу нужны подобные мероприятия?

- Они есть, в том или ином виде. Я с радостью встречаю здоровую инициативу в поэтической среде. Самой мне, право, давно уже не нужны братья и сестры, чтобы писать и расти, но на каком-то этапе, для хрупкого, сложно организованного человека (а поэты – они только такие), – возможность побыть в питательной среде – необходимость, спасающая от мучительных сомнений и от непринятия себя.

- Без таких сомнений и творческих мук невозможно найти своего лирического героя. Вы своего уже нашли?

– Больше всего меня ругают знатоки и критики за то, что главный герой моих стихотворений – я. А я просто не пишу о том, чего не прожила, не знаю. Я не столько сочиняю, сколько фиксирую.

– Слово – это лишь фиксация какого-то момента или оно способно изменить мир?

– Поэт – это голос. И голос говорит. Я говорю о любви, о страдании, о поисках и выражении души. Такая у меня роль. И она полезная, потому что в ней нет «эго». Вообще. Просто трансляция. А когда «эго» лезет – мне быстренько прилетает неприятностей, и оно засовывается обратно в небытие.

– Кстати, об «эго». Головокружение от успехов – это не про Вас?

– Популярность – это ведь тоже ответственность. Сколько мы берем себе из пространства, столько и отдаем. Это надо понимать. Я стала больше уставать от людей, более тщательно выбирать, с кем я хочу проводить время, чтобы не тратить свои энергоресурсы. Думаю, это тоже скорее хорошо, чем плохо. На улицах меня не часто узнают – с немытой головой пока можно ездить. Больше ничего и не поменялось, вроде.

- Как тогда не стать попсовым поэтом? У Вас есть рецепт?

- Чем бы ты ни занимался, не обманывай себя, слушай душу свою и тебе найдется место, а твой труд будет полезен и оценен.

- К сожалению, такое бывает не всегда. Вот довольно типичный комментарий от сетевого критика вашего творчества: «Мат ей не к лицу и речь, перегруженность вводными конструкциями, дабы придать налёт элитарности, - тоже». Откуда берётся такое восприятие?

- Любые ограничения в восприятии – это беда и бич человеческой цивилизации. Кого-то пугает простота и импровизация, кого-то мат, а кого-то заумность. Мы сами себя в сетку «хорошо – плохо» заталкиваем, заменяя ей «понимаю» и «не понимаю». И не расширяя границы своего «понимаю». Я в себе с этим борюсь. И в других по возможности.

– Вы - продюсер клипов, ведете глянцевые журналы и съемки. Не теряются ли воздушность и мечтательность, приписываемая поэту, в таком потоке разнообразных дел?

– Клянусь, с огромным удовольствием я была бы более рациональной и земной. Не мы выбираем уровень своей чувственности и чувствительности. Мы можем только понимать себя и принимать, работать с тем, что нам выдали при заселении сюда.

- Ещё Вы успели поработать редактором, публицистом и интервьюером. Смогли ли Вы найти в журналистской профессии нечто такое, что хоть немного было бы схоже с поэзией?

- Нет уж, я не люблю жёсткий формат. Будь то школьная форма, необходимость ходить в одно и тоже время в одно и тоже место или правила создания текста. Я начинаю сгнивать в жестких рамках и паясничать.

Мне в журналистике только интервью как жанр кажется привлекательным в последние годы. И я их делаю иногда. Выяснить за пару часов о человеке ни черта невозможно, но реально его прочувствовать, а это уже – бесценный опыт.

- Вы не чужды и такого жанра, как рэп. Можно ли считать его новой формой существования русской поэзии?

-Рэп – это теперь такой термин, который что угодно может значить. Путать лексические значения слов я не намерена, для этого есть словари. Правда у Даля и Ожегова «рэпа» нет, увы. Не попали парни на праздник жизни. Но можно посмотреть в «Википедии». А поэт – тот, кто работает со словом через душу, через сознание и подсознание, не жалея себя. Под бит или под вопли бешеных собак – наплевать совсем.

– А реально ли привить любовь к поэзии массам или она всегда будет культурой элит?

– «Культура элит» – страшное словосочетание. Ко мне вот и преподаватели литературы из гуманитарных ВУЗов приходят регулярно на концерты, и гопники с района, и чувственные юные студентки. И все в счастье, когда душа резонирует, и видно, что ты – помогла, дала человеку духовную пищу.

Фото автора