Музыка как цель и смысл

Сергей Грипась, 29 мая 2020

Почти 40 лет она живет в общежитии харьковского университета искусств. Крохотная, в десять квадратных метров комната заменяет ей концертный зал. В 2013 году Нэтэниэль Иоанновна стала выкладывать в YouTube видеоролики, в которых она играет на фортепиано, поёт и исполняет балетные па на самодельном станке. Балерина и пианистка с «природным меццо-сопрано» рассказала корреспонденту «Первой линии» о том, куда приводят мечты, каким несправедливым бывает театральное закулисье и почему племяннице директора Большого театра оказалось негде жить.

«В первую очередь я пианистка!»

Я всегда понимала, что меня не признают бесплатно. Если кого-то называют «гением» или «вундеркиндом», значит, этот человек заплатил столько, сколько это слово стоит. В середине 1980-х мне закрыли путь во все советские театры, и я назло завистникам стала гастролировать в интернете. Сейчас я совершенствую себя как певицу и пианистку, изучаю языки и занимаюсь только тем, что мне интересно. Вы спросите, счастлива ли я? Если я живу в своём мире и никто не может у меня его отнять, то, наверное, я счастлива. Бог мне дал всё в жизни, кроме богатых родителей и денег.

– Вы родились в Баку, но ни для кого из вашей семьи Азербайджан не был родным. Как так получилось?

Мои родители оказались в Баку только после войны. Папа происходил из кубанских казаков, родился в станице Упорная Краснодарского края. В 16 лет он попросился добровольцем в Красную армию. После прохождения курсов в военном училище его отправили служить на Кавказский фронт в ракетные войска Азербайджанской ССР. Мама рассказывала, что она родилась в Омске в богатой семье белого офицера. Её отец, опасаясь преследований после революции, бежал с женой и детьми сначала в Саратов, а потом на юг страны и осел в городе Евлах. В 24 года мама поступила в институт иностранных языков в Баку, где познакомилась с папой и вышла за него замуж.

– Какие у вас были отношения с родителями?

Я не могу вспомнить, чтобы в детстве мама хоть раз меня обняла, поцеловала и сказала «Доченька моя, я люблю тебя, с днём рождения». Родителям было совершенно не до меня. Мама училась, папа служил. Воспитывала и окружала заботой меня крёстная мать. Она была оперной певицей, которая переболев в войну туберкулезом, потеряла голос. Крёстная привила мне любовь к музыке – мы вместе часто ходили в театр, на её домашнем рояле я училась играть первые гаммы.

1959 год. Нэтэниэль Качуровска с родителями.

– Чьим решением было отдать вас в музыкальную школу?

Скорее, моим собственным. У меня была подруга детства Верочка, которая хвасталась, что играет на фортепиано. Мне тоже хотелось учиться в музыкальной школе и быть не хуже Верочки. У нас дома было пианино, мама на нём прекрасно играла, но меня она почему-то ни разу рядом с собой за инструмент не сажала. Я пришла в приёмную комиссию, не зная практически ничего о музыке. Я и по-русски-то плохо говорила. Моя бабуля Ядвига с рождения со мной говорила только по-польски. Перед собравшимися педагогами у меня задрожали колени, я не могла ни спеть, ни нахлопать ритм. Мама поняла, что начинать учить меня музыке нужно было ещё дома. Она наняла педагога, с которым я интенсивно занималась перед тем, как поступить в музыкальную школу на следующий год.

– В вашей трудовой книжке в графе «профессия» указано «балерина», но в одном из своих видео вы говорили, что в первую очередь считаете себя пианисткой. Почему?

Такой трудовой книжки даже Плисецкая не имела, чтобы в ней было написано не «артистка балета», а «балерина», как у меня. Чтобы оправданно получить это звание надо перетанцевать все классические балеты, а я в свой первый театр сразу балериной пришла! (Смеётся) Но дело не в этом. Фортепиано, голос и хореография для меня едины. Я не могла бы только играть, только петь или только танцевать. Фортепианное исполнительское искусство мне действительно особенно близко. Моя крёстная настаивала, чтобы я училась играть не одну-две пьесы, которые задавали в музыкальной школе, а прорабатывала весь сборник. Так вырастают настоящие пианисты.

– Вы учились в музыкальной школе по классу фортепиано или также изучали вокальное искусство?

В те годы я знала только несколько старинных романсов, которые на праздниках пела моя крёстная мать. Она объясняла мне как держать дыхание и правильно открывать рот, но никогда не слышала моего пения. – До 18 лет бесполезно ставить голос, Нэти, – говорила она мне. Внезапно она в свои 53 вышла замуж и ей стало не до меня. Я – самоучка, которая поставила и развила меццо-сопрано самостоятельно.

Начало обучения в хореографической студии при Бакинском Доме офицеров.

– Как вы совмещали музыкальную школу с хореографическим училищем, при этом получая хорошие оценки в обычной школе?

Меня не принимали в обычную школу, потому как у меня не было оформленного свидетельства о рождении. Но я посещала балетную студию при Доме Офицеров, куда однажды отбирать талантливых детей пришла заслуженный деятель культуры Азербайджана Ирина Давыдовна Кагарлицкая. Она была ведущим педагогом-репетитором Азербайджанского театра оперы и балета имени Акундова, которая также преподавала в хореографическом училище. Я настолько понравилась ей, что одну меня из студии она выбрала себе в ученицы. Меня зачислили во второй класс, и ассистентка Ирины Давыдовны каждый день занималась со мной индивидуально по вечерам, чтобы подтянуть технику и устойчивость. Меня стали готовить к международному конкурсу с вариацией Одетты из «Лебединого озера». Внезапно Кагарлицкая умерла, подготовка к конкурсу для меня завершилась. Её класс достался народной артистке Лейле Ханум Векиловой. Она стала вымещать на мне свою ненависть к Ирине Давыдовне, которая преподавала по системе Вагановой. На занятиях она меня не замечала, а если замечала, то называла то дылдой здоровой, то дурой.

– Как вам удавалось переносить это?

В хореографическом училище дисциплина должна быть железной, и педагогу слова сказать нельзя. Нас могли даже по руке или ноге ударить для пользы дела. При этом по общеобразовательным предметам я училась на «отлично». Полноценная школа, кстати, находилась при хореографическом училище.

– Вы когда-нибудь интересовались у родителей почему они назвали вас таким редким именем?

В 13 лет, когда я оформляла отсутствующее свидетельство о рождении, я сама назвала себя Нэтэниэль. При рождении мама дала мне имя Стэла. Папа этого не знал, ведь в это время он поднимал целинные земли. Когда через год он вернулся в воинскую часть и услышал моё нерусское имя, то устроил скандал.

«Если балерина, то только в Большом театре»

Поступив в хореографическое училище я думала о том, чтобы моё имя красиво смотрелось на афишах. Я ставила себе цель: если быть балериной, то только в Большом театре. Если учиться, то только в академии русского балета имени Вагановой в Ленинграде. В семнадцать я подала туда документы. Вместе со мной в потоке поступающих оказались дети Мариса Лиепы. Увидев их, я поняла, что у меня мало шансов и совсем нет связей.

– Когда вас не взяли, вы вернулись в Баку. Зачем, если вы не любили ни родителей, ни хореографическое училище?

Мне некуда было деться. Я держалась за музыкальную школу, ведь балет – дело ненадёжное. Понимала, что мне нужно доучиться, чтобы иметь профессию и оторваться от родителей, самой в конце концов зарабатывать деньги. Я вернулась и в хореографическое училище. С 10 сентября 1975 года наша молодая балетмейстер Наиля Назирова оформила меня стажёром балета Азербайджанского оперного театра, как лучшую ученицу для того, чтобы взять в кордебалет своей постановки «Покорители Каспия», с которой мы выступали на XXV съезде КПСС. Ни моя преподавательница Векилова, ни балетмейстер Азербайджанского оперного театра Алмасзаде меня не любили, почему в выпускной постановке мне не достался сольный номер. Тогда педагог по характерному танцу поставил мне и моему партнёру Александру Куркову (в 1987–2007 гг. ведущий солист Мариинского театра) два танца: Цыганский танец из балета «Дон Кихот» и Венгерский танец на пуантах из балета «Раймонда».

Александр Курков и Нэтэниэль Качуровска исполняют Венгерский танец Глазунова. Костюм для выступления балерина сшила сама. Баку, 1976 год.

– А как вы попали в Большой театр?

Анна Алиевна Касимова-Шароева, мой педагог из музыкальной школы, увидев как я блестяще танцую, захотела помочь. После выпускного в хореографическом училище, она сняла трубку и набрала не кого-нибудь, а Венедикта Александровича Бони, директора Большого театра СССР. Я приехала к нему домой в Москву с рекомендательным письмом из Баку, меня тепло приняли и на следующий день Венедикт Александрович вручил мне выписанный своей рукой бессрочный пропуск в свой Большой театр. Чужих туда не пускают, но для меня сделали исключение. Коллектив театра считал меня племянницей Бони, и я занималась в классах Большого с примами и смотрела балеты из-за кулис и даже из директорской ложи.

В архиве Нэтэниэль Иоанновны до сих пор хранятся поздравительные открытки от директора Большого театра Венедикта Бони.

– Бони был готов принять вас в кордебалет, но официально вы никогда не числились в труппе Большого театра. Почему?

Я числилась артисткой в Азербайджанском театре оперы и балета, а в Большом без московской прописки работу получить нельзя. Главный балетмейстер театра никогда не утверждал состав того или иного балета. Списки ему приходили сверху. Никакая другая выпускница хореографического училища в Советском союзе не мечтала попасть в Большой театр, а я занималась там у Асафа Мессерера в мужском классе солистов вместе с Майей Плисецкой! Сразу после занятия у Асафа Михайловича я шла на занятие к Галине Петровне Петровой (в 1933–1953 годах солистка Большого театра, а с 1953 – прославленный балетный педагог-репетитор). Я проходила в Большой театр через служебный вход около полугода, пока Венедикт Александрович не сказал, что «договорился насчёт меня» и дал какой-то адрес.

Об учёбе у Дудинской

Бони решил, что раз я не ищу себе жениха с квартирой в Москве, то мою жизнь придётся устраивать по-другому. Оказалось, что он договорился с чиновником из Министерства культуры СССР. Со второго семестра меня зачислили в класс усовершенствования балерин Натальи Дудинской в Вагановской академии. Меня не приняли туда в первый раз, но в 1980 году я стала полноправной ученицей без всяких вступительных испытаний и просмотра.

– Почему вам не выдали свидетельство об окончании Вагановской академии?

Я проучилась у Натальи Михайловны до конца учебного года. Она была хорошим педагогом. У неё в классе все делали минимум 48 фуэте. Если ты делал 32, то тебя не считали за человека. Четырёх месяцев, конечно, было недостаточно для усовершенствования техники. Я обратилась к чиновнику из министерства, который помог мне устроиться в Академию. Просила разрешения оставить меня у Дудинской ещё на год, но свидетельство об окончании класса усовершенствования мне не выдали, так как я не подписала обходной лист и не сдала «государственные вещи». Им нужна была уважительная причина, чтобы оставить меня без документа. В паспорте у меня была прописка по адресу Академии Вагановой на Зодчего Росси, 2, где я прожила всё лето, а в сентябре уже была готова продолжать обучение с протекции Министерства.

Испанка в «Дон Кихоте», 1984 год.

– Как вы попали во Львовский театр?

Оказалось, что первые четыре месяца обучения в Вагановской академии мне оплачивал Минкульт. Дальше платить было некому, но своей настойчивостью я смогла решить и это. Меня зачислили во Львовский академический театр оперы и балета, который согласился платить Академии за мое обучение при условии, что я вернусь к ним в труппу ведущей солисткой. Прошёл год. На сцену Львовского театра я так и не вышла, хотя их главный балетмейстер Герман Исупов обещал мне в новом сезоне роль Принцессы Авроры в балете “Спящая красавица”. В 1981 году театр закрылся на капитальный ремонт, но был готов оплатить мне занятия в Академии Вагановой. Но на этот раз они ответили жёстким отказом. Моим родителям ещё до этого в Баку приходило письмо от имени замдиректора. – Нэти высокомерна, высказывает суицидальные мысли, отношения с коллективом у неё не складываются, – писали они моему отцу и просили забрать меня, но он не поверил клевете.

– Как получилось, что уже 40 лет вы живёте в Харькове?

После Вагановской академии с моими данными я могла бы работать в Кировском (Мариинском) театре. Они были согласны взять меня в труппу, если я выучу и станцую любой балет в любом театре, а потом приеду в Ленинград как гастролёр и в конце концов останусь у них, если балетмейстера Виноградова всё устроит. Со школьной скамьи в солисты Мариинского театра тогда не брали. В Министерстве культуры мне выдали список советских театров, в которых требовалась солистка. Я выбрала Харьков и столкнулась там с обманом: «У нас остались места только в кордебалете». Я не ожидала, что меня не возьмут в солистки. У меня не было денег на обратный билет в Москву и мне пришлось согласиться работать в харьковском кордебалете в то время, пока во Львове идёт ремонт. Но это была настоящая смерть. Поехать во Львов я не могла. Я проработала в Харькове пять лет на замене любых мест в балетах. Труппа мне завидовала. Ни у кого не было такой техники и таких данных, как у меня! По истечение договора меня не переизбрали на ведущую солистку, и я навсегда ушла из театра.

Балет «Тысяча и одна ночь», 1985 год.

– Почему все эти годы вы живёте в общежитии Харьковского национального университета искусств?

К этому учебному заведению я не имею никакого отношения. В 1980-х мой этаж общежития принадлежал харьковской мэрии. Когда я ушла из театра мне сделали здесь постоянную прописку, как штатной единице Областного управления культуры. Здесь я фактически бездомная, живу в общежитии будто в экономической блокаде. В 1989 году театр позвал меня выручать заболевших в кордебалете. После шести месяцев работы, я устроилась концертмейстером в оперную студию Дома культуры от тракторного завода, аккомпанировала сначала детскому хору, потом хору ветеранов. После закрытия ДК меня содержал центр занятости населения. Когда пособия прекратились, я убирала, делала ремонты, готовила обеды неимущим пенсионерам за гроши. Но до самого последнего времени я поддерживала балетную форму, иногда по договорённости занималась у станка в балетной школе по вечерам.

– Когда вы стали записывать видео?

В 2013 году я через три суда доказала право на получение пенсии по старости. На выплаты от государства я купила ноутбук и видеокамеру – я давно вынашивала мысль выступать хотя бы для публики в интернете. Одним из первых видео, которое я записала для YouTube, стала ария Эболи из оперы «Дон Карлос» Верди. Я играю на старом пианино своей матери, которое не поддаётся настройке, и потому моя игра не звучит так, как надо. Кто-то видит на моих видео только котов, которых я подобрала после похорон мамы, кто-то только мои наряды, а завистники – только мои ошибки. Мне 63 года, и в этом возрасте голос у певиц уже угасает, только не у меня. Я сама знаю себе цену и лучше всех понимаю свои недочёты. Я не обращаю внимания на критические комментарии, потому что всё, что я делаю, это часть моего образ жизни.

Сейчас Нэтэниэль Иоанновна поддерживает балетную форму на самодельном станке в комнате общежития.

– Но что бы вы тогда изменили в жизни, если бы могли?

Может быть, кто-то подумает, что нужно было найти приличного человека, выйти замуж… У меня ведь нет семьи. Сейчас я живу совершенно одна, даже оба моих кота умерли, а новых я завести не могу. Но я никогда не понимала зачем нужны мужья. Чайковский тоже был одинок, и этим он духовно мне близок. Чайковский был не такой, как все, про него говорили многие гадости. Я тоже считаю себя не такой, как все. Но это не значит, что я живу с кошкой или собакой.

– Как вы думаете, что ждёт вас в будущем?

Я буду петь и играть на фортепиано, пока не найду своего мецената. Музыка всегда была моей целью и смыслом!

Фото: из личного архива героини