ЛАГЕРЬ ОТЧУЖДЕНИЯ

Талита ИВАНОВА, 3 июля 2017

Прошлым летом я работала в Ленобласти вожатой. Ездила на смену – 21 день. Просила дать мне старший отряд, ребят от 14 до 17 лет. Согласились. Но замдиректора долго и пронзительно смотрела мне в глаза: «Точно справитесь?». Я долго и пронзительно смотрела в ответ: «Ну да».

Со мной в паре работала воспитатель Женя. На предплечье у нее была вытатуирована огромная надпись «Владимир».

– Дети у нас пипец будут! – прошипела мне в ухо напарница.

– Почему пипец?

– Чего ты орешь? Тише говори.

Когда я встретилась с отрядом, то ничего особенного не заметила. Ребята были хорошо одеты, активны. Потом Женя рассказала мне несколько историй о «наших» детях.

Жора живет в социальном центре, откуда его отправили отдыхать в лагерь на лето. Его мать временно лишили родительских прав. У Валеры старший брат сидит в тюрьме. У Насти мать-наркоманка, дома у них был притон, сейчас девочка живет с родственницей. В отряде было много «батерских». Так называют ребят, которые живут или жили в детском доме – инкубаторе. Отсюда такое прилагательное – «батерский». Моя вторая напарница – вожатая Ксюша – тоже «батерская». Но ей повезло, мать одумалась и забрала ее домой спустя несколько лет. У Кости умерли родители и он жил с сестрой в специальном интернате. У его сестры – умственная отсталость, детей не стали разлучать, и Костя жил среди умственно отсталых детей, там почему-то все были младше него. Позже мальчика забрал домой один из воспитателей интерната. Об этом мне рассказал сам Костя, когда я спросила, почему он ходит всегда грустный. Он сказал, что вспоминает о прошлом и сейчас ему сложно влиться в коллектив, завести разговор с кем-то из ребят.

Дети оказались сложными – для понимания, воспитания, общения, сближения. Все усложнилось тем, что отряд оказался не полностью социальным. Были дети, которым родители купили путевки за полную стоимость – а цена у них немаленькая. Они были благополучными. Три девочки учились в престижной гимназии и знали два иностранных языка, два мальчика были призерами и победителями олимпиад, еще несколько – спортсмены. Были и другие. Например, обеспеченные беженки из Сирии, которые только что приехали в Россию на ПМЖ и говорили только на английском.

Порядки в лагере оказались не для слабонервных – как в колонии для малолетних. Женя будила детей криком, криком их строила, с криком водила их в душ, постоянно следила за каждым. Воспитатель надела толстый шнурок на шею с весомой связкой ключей. По законам лагеря она запирала комнаты ребят на весь день: запрещала им заходить и брать из палаты вещи, запрещала заходить в корпус. 15-летних подростков она заставляла расстилать кровати и спать ровно два часа – дневной сон. Запрещено было разговаривать, вставать с кровати. В это время в туалет можно было ходить только по одному и только один раз.

На родительский день я судорожно вспоминала личные истории ребят, чтобы понимать, каким родителям можно забирать своих детей, чтобы погулять с ними за территорией лагеря, а каким нет. Часть родителей были лишены родительских прав, и любые прогулки были ограничены лагерным забором.

Поначалу «батерские» дети смотрели на меня выжидающе, потому что интуитивно понимали – я другая. Но моя напарница Ксюша была своей для всех социальных детей. А «тепличные» дети не понимали мою напарницу и иногда даже боялись ее. Дети из гимназий и лицеев обсуждали со мной школьную программу по литературе и занимались журналистикой, писали сценарии. С Ксюшей социальные дети пели, танцевали на дискотеке, секретничали и придумывали танцы.

Отряд разваливался на два лагеря. Лагеря, которые подписал мирный договор о ненападении. Оба лагеря оказались равными по численности, и оба лагеря жили своей жизнью. Воспитатель Женя появлялась в виде страшного суда, когда у нас случались провалы в дисциплине. Например, когда Эвелина разбила окно, швырнув ботинок, когда ребята устроили тайные ночные купания в озере и когда Пете дали в глаз за то, что он украл еду у своих товарищей. Потом к Жене все более-менее привыкли. Только к концу смены отряд медленно начал перемешиваться. Я и Ксюша начали сближаться и больше узнавать тех детей, с кем обычно общались немного. И уже я иногда водила ребят на дискотеку, а она оставалась с теми, кто в это время предпочитал читать книги в корпусе.

Но чуда не произошло. Глухая стена не была разрушена. Отряда не получилось, но мы выжили. Это был жесткий социальный эксперимент для всех – для взрослых и для детей. С экспериментальной площадки нельзя было сбежать – бежать было некуда. Было много плохого. Отряд ссорился, конфликтовал, не мог найти общих тем, не мог вместе жить и общаться. Но иногда случались проблески – единый порыв, охватывающий всех до единого, выводил нас из привычного транса. Вот все ребята болеют за Ясю, которая подготовила танец на выступление отряда, но буквально за 15 минут до выхода передумала подниматься на сцену. Она тоже социальная, ей сложно совладать с собственными эмоциями. Отряд уговорил ее выступить и я тоже. Яся была «батерской», но я нашла слова для нее.

Я не знаю, насколько правилен был этот эксперимент, но в какой-то степени он был полезным. «Не такие, как мы» перестали нас пугать. Мы хотя бы узнали об их существовании, а ведь это уже не мало. Мы почувствовали друг друга и не приняли чуждые миры, но познакомились с ними. Этому надо учить с детства. И родителям, которые, возможно, прочтут эту колонку тоже надо сделать выбор: стоит ли отправлять детей в лагерь на смену. Но решиться на это могут только самые смелые родители? Самые легкомысленные? Самые отчаянные? Думаю, самые мудрые.

ФОТО: Fishki.net