ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА

Татьяна КОНДРАТЕНКО, 25 декабря 2012

Весна

В небольшой прозрачной будке с окошком, вроде тех, что стоят у эскалаторов в метро, сидит миловидная женщина в ярко-красном вязаном свитере с высоким горлом.

- Вам в какое отделение и к кому?- глядя на меня из-под очков, спрашивает она.

- Онкология, палата 36А, к Курбяшеву Виталию.

- Как идти, знаете?

Одобрительно киваю головой.

- Можете проходить.

Виталий - простой 44- летний мужчина среднего роста, с правильными чертами лица и дружелюбной, чуть потерянной улыбкой. У него вполне обычная биография: женат, двое детей, любимая машина, хорошо оплачиваемая работа в крупной строительной компании и мечта купить собственный катер для рыбалки.

- Всё началось довольно просто, - удобно расположившись на больничной койке с кружкой чая в руке, начинает свою историю Виталий. - И, как это обычно бывает, ничего не предвещало беды. Прихватило в сентябре сердце, ну, и, недолго думая, я согласился на операцию АКШ, или проще говоря, шунтирование, которое должно было обезопасить меня от инфаркта миокарда. Всё шло как по маслу: удачная операция, быстрое восстановление. И вот, помню, как довольный быстрым шагом иду на работу. Тогда так смеялись с коллегами, что мол, у меня был капремонт мотора, и теперь я как новенький, - улыбаясь, тараторит Виталий.

- И что потом?

- А что потом? Потом в марте жена сказала, что я стал похож на азиата. Кожа и белки глаз приняли жёлтый оттенок. Она первая и забила тревогу. Так называемая механическая желтуха стала сигналом для срочной сдачи анализов на онкомаркеры. Оказалось, что у меня один из самых противных раков. Рак поджелудочной железы, последняя стадия. О диагнозе сначала сказали Ленке (так зовут жену Виталия), ну а потом и мне. Детям не говорили пока ничего, они готовятся к ЕГЭ, определяются с выбором профессий. Не до этого им.

- Когда вы хотите им сказать?

- А зачем рассказывать? Ещё пару сеансов химии, и я вылечусь. Детям можно и вовсе об этом не знать. Папа лечил сердце, долго лечил. Вылечил и вернулся домой. Я стрижку вот новую сделал, - проводя рукой по коротко остриженным волосам, говорит Виталий. - Так сразу и не догадаешься, что у меня рак.

Наш разговор прерывает громкий стук в дверь. Тучная медсестра торопливо вкатила железную установку с капельницей в палату. «Младшая медсестра. Ирина Рафкатовна Гузиева», - написано на прикреплённом к сероватому халату бейдже.

- Пришло время накатить двести грамм, - улыбаясь, прошептал Виталий.

На его шее с двух сторон видны заживающие следы швов. Помимо АКШ, в сентябре врачи настояли на проведении дополнительной операции по очистке сонных артерий, которые якобы были полностью забиты и нарушали кровообращение больного.

Помимо Виталия в палате лежит ещё один пациент. Молодой худощавый паренёк, плохо перенёсший анестезию и до сих пор пребывающий в полусонном состоянии. Он ворочается и что-то невнятное бормочет себе под нос.

- Девушка, вам бы выйти сейчас, он, видать, в туалет хочет, а громко сказать и не может, и стесняется, - небрежно бросила в мою сторону медсестра.

Извинившись, я протиснулась между медсестрой и больничными койками, прикрыв за собой дверь.

Онкологическое отделение самое большой в больнице: бесконечные коридоры и лестницы, заполненные больными и врачами. Одни идут на процедуры, другие неторопливо прогуливаются с чашкой чая, третьи шепчутся на лестничной площадке, кашляя от сигаретного дыма. Но все эти звуки не создают шум, наоборот, отделение наполнено натянутой до предела тишиной.

Напротив, ссутулившись, сидит мужчина. Он погружён в чтение книги. Синие спортивные штаны, заправленная в них белая майка-алкоголичка и выпирающий из-под прозрачной ткани майки переносной насос, который непрерывно вводит больному низкие дозы химиотерапии. Помню этого мужчину: бывший сосед Виталия по палате. Виктор Васильевич, так его зовут, или просто Витёк, как сам он просил его называть.

Он отрывается от чтения, заметив меня, начинает махать рукой и улыбаться. Аккуратно закрыв книгу, встаёт и, не переставая улыбаться, подходит ко мне.

- Читаете, Виктор Васильевич?

- Читаю. Всё читаю, а что ещё остаётся делать? – опустив глаза, он проводит рукой по книге. На плотной обложке голубого цвета золотыми буквами выведено: Кхогбут «История тибетской медицины».

- Действительно верите в тибетскую медицину?

- Ну не в Бога же мне верить, - засмеявшись, отвечает мужчина. - Я до сих пор жив именно благодаря рецептам древних тибетских монахов. И Виталику я об этом говорил. Он съездил в Дацан или не съездил? Нельзя тянуть, чем раньше начать лечение, тем лучше. Тибетская медицина действительно спасает человека от рака, продлевает жизнь и помогает найти себя. Рак-это не то, что убивает тебя изнутри. Это мысль, которой ты уничтожаешь себя сам. Вот, послушайте, - Виктор бережно открывает книгу и начинает читать вслух отрывки.

Ещё при нашей первой встрече он рассказал мне о своём чудесном исцелении. Он никогда в жизни не курил, не злоупотреблял алкоголем, являлся этаким примером для подражания. А потом вдруг стали мучить головные боли. Поставили диагноз: рак мозга, четвёртая стадия. Неоперабельный случай. Врач, предложив химиотерапию и облучение, на его вопрос: «сколько мне осталось жить»? Ответил: «месяца 4, зависит от реакции организма на лечение».

На данный момент прошло уже больше года после постановки диагноза. Виктор выглядит бодрым и уверенным мужчиной, сам водит машину, приезжает в больницу раз в полтора месяца на курсы химиотерапии и призывает всех онкологических больных обращаться к настоятелю Дацана Буде Баджиевичу.

- Вы не слушаете меня, - уверенно посмотрев мне прямо в глаза, Виктор Васильевич произносит, - Да вам ведь это и не надо.

Игнорирую его последние слова, не найдя в голове подходящего ответа.

- Почему вы не верите в Бога? - не удержавшись, спрашиваю я.

Его лицо покрывается красными пятнами, руки начинают дрожать.

- А почему я должен в него верить? Я всю свою жизнь следовал основным заповедям Библии: не убивал, чужого не брал. Да что там говорить, я даже жене своей никогда не изменял! А потом на тебе - рак! 4 стадия! У меня младшему ребёнку на тот момент года не было! После этого вы хотите сказать, что Он, мистер президент, обитающий на небесах, существует? Почему мой сосед, который устроил наркопритон в своей квартире, который продаёт гашиш детям малолетним, почему он здоров? Брейвик, застреливший 70 с лишком человек, высиживает в своей комфортабельной камере с тренажёрами и не имеет в своём мозгу гадость, убивающую его в течение каждой секунды? Вот вам и ответ на ваш вопрос. Я верю в порошки из измельчённых растений, которые пью каждый день. И знаете что? Я живу. Живу без веры в Бога, но, как бы это смешно ни звучало, с верой в какой-нибудь корень пиона, выросшего где-то в далёком Тибете.

Он заканчивает говорить и делает выдох, а затем глубокий вдох. Меняется в лице, кидает взгляд на наручные часы и негромко произносит:

- Ладно, вы меня извините. У меня процедура через несколько минут. Передайте Витале, пусть не затягивает с этим.

Возвращаясь назад в палату, прохожу мимо стеклянной двери с надписью «Ординаторская». Слышится звонкий смех, женские голоса и громкие поздравления с Днём Рождения.

В палате тихо, только всё ещё отдалённо слышится празднование. Уже вечереет, и последние лучи солнца окрашивают небольшую комнату в тёплый оранжевый цвет.

Виталий, листая журнал об автомобилях, поднимает на меня глаза, и, посмеиваясь, произносит:

- Сегодня у Кати, одной из медсестёр день рождения. Девчонки празднуют, они хоть как-то по-цивильному: посмеются, чаю попьют да по домам разъедутся, кто своё отработал.

- А есть, те, кто празднует не по-цивильному? - рассмеявшись в ответ, спрашиваю я.

- Хирурги тут всем фору дают. Пьют каждый божий день, закончив последние операции. Причём пьют о-го-го, и, как говорится, до победного. У них где-то прямо над нашей палатой постоянное место сбора, а стены-то тонкие, вот и слушаем до глубокой ночи, как они матерятся и пьют. Пьют и матерятся. А самое интересное, что на утро ни в одном глазу, будто и не было ночью ничего. Первый раз, когда услышал их гулянья, возмутился. Мол, как так, им ведь людей резать на следующий день. А потом понял, что профессия у них такая непростая и винить их нельзя. Работу свою делают качественно, не зря носят звание лучших хирургов страны. Мой, например, Иван Владимирович, хирург-онколог, постоянный посетитель этих собраний. Ни с кем не перепутаю его тяжёлый бас, произносящий каждый день «Как самочувствие, рядовой?». Иногда, правда, выдаёт его запах перегарчика. Но и это как-то само собой прощается.

Лето

Всё та же стеклянная будка с миловидной женщиной. Только свитер сменился на лёгкую белую кофту.

- Вы к кому и в какое отделение?

- Онкология, 41 Б (Виталия перевели в другую палату), к Курбяшеву. Как пройти, знаю.

- Хорошо, тогда проходите.

В палате Виталий теперь лежит один. Он сильно похудел, осунулся, кожа на руках обвисла и стала особенно бледной, под глазами появились мешки, а черты скул приобрели ещё большую строгость. На углу кровати висит коричневая трость с белой ручкой.

Как и в прошлый раз, увидев меня, он начинает улыбаться.

- Здравствуйте! Рад вас видеть. Я вот один теперь, сосед мой, тот парнишка, переехал.

- Переехал…в другую палату?

- Ага, в другую палату. На тот свет он переехал. Организм его не перенёс операцию.

- А с тем мужчиной, который лечился нетрадиционной медициной? С ним что?

- Этот живее всех живых. Собрался уходить в какое-то отшельничество, нирвану или чего он там искать хочет, – посмеиваясь, бормочет Виталий.

- Ну а вы сами как?

- Да как, лечусь потихоньку. Ещё пара сеансов химии и поправлюсь. У меня выбора нет: на работе ждут, каждый день звонят, семья скучает. Пора уже покидать эти больничные стены.

- Конечно, хватит уже с вас,- неловко отвечаю ему.

Осень

В больнице, наверное, всё как прежде. Одни пациенты сменяются другими, опорожненная бутылка водки на столе хирургов заменяется новой, вскрываются желудки, человеческие черепа и грудные клетки. В одних случаях опухоль вырезают - повезло, человек ухватил свой шанс на выживание. В других случаях всё зашивается назад нетронутым. Неоперабельный рак. Значит, 3 или 4 стадия. Значит, 3 или 4 месяца жизни. Или больше? Вспоминается сразу Виктор Васильевич и его вера в тибетские смеси. Или меньше? Как с тем худощавым пареньком. Так или иначе, знаю, что Виталий Курбышев прожил ровно 5 месяцев после постановки диагноза и умер в августе, когда его дети уже сдали экзамены и поступили в университет.