НЕ УМИРАЙ, ДЕРЕВНЯ!

Юлия ДАВЫДОВА, 6 ноября 2017

Автолавка приехала!

Деревня – это кипящий жизнью островок цивилизации среди раскинувшихся на сотни километров лесов. Летом приезжают дачники, привозят на каникулы детей. Бабушки копошатся в огороде, полют грядки с овощами и ухаживают за алыми розами и желтыми лилиями в палисадниках. Летом в деревне пахнет шашлыком, лесом, освежающим ветерком с озера, в котором детишки в жаркую погоду непременно плещутся раз по пять за день. Теплой ночью ребята постарше выходят гулять, идут на речку жечь костер и петь песни под гитару.

Сегодня – среда, а это значит, что к обеду на главную улицу со всей деревни начнут стягиваться люди – преимущественно бабушки и дети. В 15.00 приезжает автолавка – грузовичок с различными продуктами. Магазина в деревне нет, а до города – восемь километров. Без машины или иных средств передвижения путь до города значительно усложняется. К месту назначения уже прибыли особо пунктуальные пенсионерки.

− Зойка! – громогласно кричит через всю улицу полная женщина в домашнем халате и теплой жилетке. – А, Зойка! Займи очередь, а то я пока дойду…

Просьба была небезосновательной, ведь женщину в халате уже нагоняли детишки на велосипедах, громко смеявшиеся на всю улицу. Изо всех сил крутя педали и поднимая клубы пыли, они хотели приехать самыми первыми.

Для ребят среда – это особенный день, автолавку никак нельзя пропустить! Она приезжает только раз в неделю, и только в это время они могут самостоятельно скупить все самое вредное: чипсы, лимонад и целую охапку чупа-чупсов (с жвачкой и непременно разных вкусов). После этого ребята забираются в шалаш, а при его отсутствии – залезают на дуб (да куда угодно, лишь бы взрослые не нашли). Они устраиваются поудобнее и в 35-типятиградусную жару съедают все добытое под песню «Ой, мороз, мороз».

Взрослые же ведут себя не так опрометчиво, как дети, и покупают только самое необходимое. Вот к автолавке лениво подтягивается пожилой, черноволосый, смуглый мужчина в темной шапке с козырьком, серой рубахе и черных пыльных шароварах. В огрубевшей левой руке – пустая вязаная зелено-синяя сумка. Подходит, окидывает столпившихся бабушек равнодушно-усталым взглядом, ни с кем не здоровается. Из глубины толпы доносится приглушенные женский шепот: «О, Господи, живой».

Старость – та еще радость. И расстаться с ней, когда тебе вздумается, получается не всегда. Мужчина пережил приступ, отравление, скорую, реанимацию, клиническая смерть, но… Остался живой! Деревня маленькая – все друг друга знают. Одни говорят – с ума сошел, другие – жить так надоело. Но все это – не более чем домыслы. Едва ли кому-то известна истинная причина. Работы нет, пенсия грошовая, да и здоровье сильно подводит. Огород содержать уже не хватает сил. Внуки, даже дети давно позабыли о стариках. Не приезжают и даже не звонят.

«Мозг у Вани усыхает»

- Где же тут захочется жить? А главное – для кого? Это не жизнь, а так, одно существование, - говорит взволнованная соседка.

Низенькая румяная бабушка Маня берет буханку хлеба, палку колбасы, макароны и торопится домой. Ей, в отличие от старичка, есть для кого жить. Дома – больной сорокапятилетний сын Ваня с атрофией головного мозга, его нельзя надолго оставлять одного. Пару десятков лет назад это был трудолюбивый молодой человек, хотя и сильно пьющий. Злоупотребление алкоголем запустило процесс отмирания нервных клеток мозга, сглаживания извилин и уменьшения размеров и массы головного мозга. Здесь попросту говорят: «Мозг у Вани усыхает».

У него постоянно болит голова, он часто капризничает, как маленький ребенок, и всегда находится в депрессии. Такие люди мало заинтересованы в протекающей мимо них жизни, не способны на интеллектуальную работу и из-за отсутствия самоконтроля могут неадекватно реагировать на внешние раздражители. Однажды его так разозлили ребята, которые играли и визжали около дома, что он выбежал на них с топором. Дети шустро разбежались, и все обошлось.

Самое интересное, что такое антисоциальное поведение никого в деревне не удивляет и не беспокоит. Все здесь знают, что Ваню неоднократно клали в больницу, откуда он максимум через три дня сбегал. После каждого побега знакомые бабушки Мани находили его сидящим или спящим где-нибудь на обочине и снова привозили домой. И никто, кроме семидесятивосьмилетней матери, не может о нем позаботиться.

Пустые глаза брошенного завода

Проблема алкогольной зависимости всегда была бичом русской провинции. Но ситуация ухудшилась, когда в 1999 году в деревне развалился филиал производственного объединения «Кировский завод». В итоге треть всего населения (на тот момент около полутора тысяч человек) осталась без работы.

В конце главной улицы – высокие ворота. В ельцинские годы они открывались только после предъявления пропуска. Однако сейчас, несмотря на вывеску «Частная территория. Посторонним вход воспрещен», ворота широко распахнуты для всех желающих. На контрольно-пропускном пункте пусто, металлический турникет давно заржавел и покрылся толстым слоем пыли, а двухметровый деревянный забор сгнил и развалился.

У предприятия было около двадцати больших помещений: цехи, склады, гаражи. В главном здании, где меньше десяти лет назад трудолюбиво жужжали станки, сейчас гуляет ветер. Выбитые окна завода смотрят на нас своими пустыми темными глазами, а крепкие плечи кирпичных стен беспомощно поникли. Из помятых железных силовых распределительных ящиков вываливаются выгнутые, изломанные и оборванные провода. Рядом – дверной проем с выломанной дверью – вход в маленький кабинет. Посередине – маленький, пыльный деревянный стул, на стене – прикрепленный кнопками календарь с Иисусом за 2001 год. Весь пол буквально устлан ковром из потрепанных тетрадей, отчетов и планов производства, когда-то засекреченных и хранящихся исключительно в сейфах.

Раньше завод был стратегически важным объектом с хорошим транспортным сообщением – в километре от завода находятся железнодорожные пути, связывающие Белоруссию, Россию и Прибалтику. Именно по ним в советское время осуществлялась доставка деталей к задней подвеске к «Кировцам», колесным тракторам К-700, чьим производством занимался филиал. Позже завод скупили коммерсанты, и он стал изготовлять детали для петербургского метрополитена. Однако вскоре хозяин разорился, и филиал закрыли. И пострадали больше всех простые деревенские жители. Например, Люся, пожилая женщина, которая сейчас стоит у бывшего контрольно-пропускного пункта.

«Дядь Коль, я плохо живу что ль?»

Укутанная в теплый шерстяной платочек и поношенную телогрейку, Люся переминается с ноги на ногу и напряженно смотрит куда-то вдаль, на лес, откуда до нас доходит шум машин и запах свежеспиленного дерева. Сейчас за территорией завода находится пилорама. Каждый вечер Люся навещает тоскливо опустевшее место ее прежней работы. Она ждет, когда у Васьки, ее старшего брата, закончится смена на пилораме. Ведь если брат идет один, то по дороге он непременно заходит в магазин и тратит всю зарплату на крепкое спиртное. А когда деньги и алкоголь заканчиваются, идет по деревне и просит в долг, чтобы купить еще. На деревне Ваську называют не иначе как «Черт» из-за того, что пьет он действительно «по-черному».

− Ну, вот ты приходишь в магазин, - попрекает Черта его дядя Коля, состоятельный и непьющий пенсионер. – Тебе хочется купить что-нибудь вкусное, колбасы там, или мороженого. А ты не можешь, потому что на деньги, что у тебя были, ты уже купил три бутылки водки. Ну, что это за жизнь, когда отказываешь себе в элементарных вещах?

− Дядь Коль, а я что, плохо живу что ль?

И что можно ответить на такой вопрос? Дядя Коля молча разворачивается и уходит.

Васька живет с безработным двадцатипятилетним сыном. Год назад после очередной ссоры жена «пырнула» Васю ножом, за что попала в тюрьму.

- Он две недели работает, потом месяц пьет, - возмущается дядя Коля. – Его, конечно, увольняют, после чего он снова ищет работу…и так по кругу. Мать от него отреклась, жена чуть не убила. Его сын, балбес молодой, ничего не делает. Хоть бы работу нашел. И он говорит мне, что неплохо живет, что всем доволен…

Условия есть, а детей нет

Но если у пожилых людей судьба так или иначе уже сложилась, то жизнь молодёжи сопряжена со множеством проблем. В чём они состоят – в отсутствии желания или неимении возможностей? Почему бы не получить образование и устроиться на работу, вместо того чтобы прожигать свою жизнь и желудок водкой?

В соседней деревне есть школа. Старая, серая, кирпичная и с виду очень холодная. Но внутри можно увидеть стены, недавно выкрашенные в теплый персиковый цвет, новое оборудование, парты и стулья, отштукатуренные потолки. За школой – новая детская площадка, яркие горки и качели, обустроенное футбольное поле. Неподалеку стоит белый, местами заржавевший автобус с зелеными горизонтальными полосками и большой надписью «ДЕТИ» на лобовом стекле. В определенное время автобус отходит от школы и развозит детей по их деревням.

Казалось бы, ходи в школу, учись, сдавай экзамены, поступай в высшие учебные заведения, получай специальность, работу и живи припеваючи. Ведь материальные условия для этого есть! Действительно, условия есть, а… детей нет. Мимо меня перед школой с шумом проносятся не ученики, а холодный ветер с шуршащими кленовыми листьями. Не слышно ни мальчишеских басов с футбольного поля, ни резвых ребяческих голосов с детской площадки. Тишина.

По официальным данным за 2016 год, 11 классов в этой школе закончили два выпускника, в 2017 – один. За прошедшие десять лет в области закрылось десять школ, осталось только шесть. И не важно, в какой из них ты учишься. В выпускном классе школьник получает аттестат об окончании средней образовательной школы №1. Даже если он там никогда не был.

Дело в том, что на шесть школ – один директор. Все – из-за отсутствия учеников. Например, в школе №3 на данный момент работает 14 учителей и учатся 11 ребят. Содержание одного ученика обходится в 170-200 тысяч в год, в то время как в городе этот показатель редко переваливает за 40 тысяч. На что уходят такие средства? На то же оборудование в школе, отопление огромных классов, на освещение и канализацию, на уборку, на доставку детей в школу на автобусе. В конце концов, на зарплату учителям.

«Эти ребята заведомо обречены»

Урок. В классе – пять человек. Слева сидят трое из пятого класса, справа – двое из девятого. Нина Николаевна одновременно преподает первым математику, а вторым – физику. Учительница дает старшим задание, и пока они его, перешептываясь и советуясь, выполняют, проверяет домашнее задание у младших и объясняет новую тему. Затем наоборот. За 45 минут урока Нина Николаевна может выделить каждому классу по 22,5 минуты. Много ли знаний можно вложить в умы детей за это время?

- Эти ребята заведомо обречены, - признается Ю.К., директор шести школ. – Обречены не получить достойного среднего, не то что высшего образования. Им не потягаться с петербургскими или московскими школьниками, да даже с ребятами из провинциальных городков. Уровень знаний и профессионализм учителей для этого слишком низки. У кого родители посостоятельнее, те занимаются с репетиторами, действительно выучиваются. Но таковых – единицы. И почти 100 процентов из них уезжают и не возвращаются.

Именно поэтому российская деревушка погибает. Отток населения с каждым годом становится всё больше и больше. Более-менее молодые и состоятельные уезжают в город, а остаются только дедушки и бабушки, доживающие свой век. Уже нет колхозов и больших хозяйств, на всю деревню – одна корова. В огородах – по пять-шесть грядок. Все только по мере необходимости, ведь работать-то некому.

Летом все же легче. И работа есть, и в лес можно съездить по грибы-ягоды, и людей в деревне больше. Детишки бегают – не так одиноко. Но наступает осень, деревня сильно пустеет. Рано темнеет. Холодно. Никого. Где-то в лесу воют волки. Страшно выйти на улицу.

Но в паре домов еще горит теплый свет электрической лампочки, проскальзывающий на улицу через ставни, а из печного дымохода поднимается пряный серый дым. В этих-то домах еще теплится жизнь. Жизнь обычной русской деревни.

Фото автора